Род Кромвелей укоренился в качестве представителей местной элиты со времени Реформации и последовавших за нею закрытия монастырей и конфискаций их имуществ в пользу короны. Прадед Оливера, Ричард Уильямс, предпочел родовому имени фамилию своего дяди Томаса Кромвеля, могущественного временщика при короле Генрихе VIII, прозванного «молотом монахов», и небескорыстно. В качестве его агента, проводившего монастырскую диссолюцию в названном графстве, Ричард при этом и себя не забывал. В его руках оказались три аббатства, два приорства и владения женского монастыря в Хинчинбруке — всего недвижимости с годовой стоимостью (доходом) в 2500 ф. ст. Неудивительно, что он удостоился руки и сердца дочери лорда-мэра Лондона. Сын Ричарда, сэр Генри, прозванный Золотым рыцарем, построил на руинах монастыря Хинчинбрука роскошный дворец. Впрочем, его сын, сэр Оливер, сумел в короткое время пустить по ветру фамильное состояние (столь льстивший его тщеславию один только прием короля Якова I обошелся ему во много сот фунтов стерлингов). Как и следовало ожидать, он вскоре должен был продать Хинчинбрук.
Отец героя нашего повествования Роберт был младшим сыном в семье сэра Генри и, как предписывало действующее право, получил в наследство только малую долю отцовских владений. Его годовой доход составлял около 300 ф. ст., что для джентльмена с известным положением в графстве (о чем свидетельствуют занимавшиеся им в разное время должности мирового судьи, бейлифа города Гентингдона) было совсем немного. Этими обстоятельствами были, вероятно, обусловлены две черты в характере Оливера Кромвеля: во-первых, непреклонная приверженность Реформации, которой род его был обязан своим благополучием, и ненависть к католикам-папистам, этому благополучию угрожавшим [81]; во-вторых, убеждение в своей «бедности», далекое от истинного положения вещей в годы его юности и совсем уже карикатурное в годы его зрелости. Это сознание, ущемлявшее его самолюбие в пору его детства, особенно обострялось, когда он сравнивал роскошь, царившую во дворце его дяди в Хинчинбруке, и быт родного дома, в котором помимо его самого росло еще шесть его сестер. Не этим ли сознанием объяснялись, с одной стороны, «резкость» и «вспыльчивость» его натуры, о которых гласила молва, а с другой — определенная неприязнь к чванливой знати, проявлявшаяся в случаях явной несправедливости и произвола, чинившихся ею по отношению к слабому и беззащитному.
В целом мало что известно о детстве и юношеских годах Оливера. Впрочем, почему окружающие должны были быть более внимательны к нему, чем к множеству других дворянских недорослей? Только позднее вспоминали, что в родительском доме Кромвеля царили атмосфера пуританского благочестия с его этическим идеалом «воздержания», «мирского призвания», т. е. делового практицизма, убеждение, что «каждый поступок на виду у господа», и отношение к делу, как к молитве. Тон в семье задавала мать Оливера — Элизабет Стюард. Строгим пуританином был и школьный учитель Оливера Томас Бирд, получивший известность своей книгой «Театр божественных воздаяний» (1597 г.). Для него все сущее воплощало борьбу между богом и дьяволом, в которой «святые», т. е. пуритане, сражаются на стороне бога и поэтому они уверены в победе. Из уст и писаний пуританина Бирда Оливер Кромвель должен был получить и самые первые начатки политического сознания: «Добрые государи были очень редки во все времена»; «Даже величайшие и наиболее могущественные из них не избавлены от карающей десницы всевышнего — они, как и простые смертные, подчинены гражданскому закону». Исторические события Бирд рассматривал как проявления божественного промысла, они суть благое воздаяние одним и карающее воздаяние другим.
Подобные исходы человеческих начинаний Кромвель, вслед за своим школьным учителем, неоднократно назовет в будущем «знаком провидения», и, в частности, только ему он будет приписывать успехи дела парламента, и прежде всего свои собственные — военные и политические. В целом нет сомнения, что теология и провиденциальная концепция истории Бирда явились походным багажом, взятым Кромвелем в далекую дорогу жизни, духовным снаряжением, служившим ему, и словесным щитом и мечом во всех столкновениях в лагере парламента с теми, кто оказывался на его пути, по которому, в чем он был убежден, небо призвало следовать «своих верных» и «избранных», т. е. прежде всего его самого.
81
Поскольку восстановление в стране католицизма повлекло бы за собой восстановление монастырей и возвращение им конфискованных владений.