В действительности все обстояло иначе: то, что было оттеснено на задний план в Кромвеле-генерале, в ходе войны оказалось на первом плане в Кромвеле-политике, когда гражданская война завершилась победой парламента и решался вопрос о послевоенном устройстве. Должны были неизбежно проявиться его сословный консерватизм и враждебные отношения к угрозе, исходившей от религиозных радикалов в армии, и социальная настороженность по отношению к малоимущим в целом. Вспомним его позднейшее откровенное признание: «По происхождению я джентльмен», и в этом качестве он, хотя и не без колебаний, все же предпочел в данный момент охранительную власть пресвитерианского парламента… Ведь в «Новой модели», это он хорошо знал, имелось немало «неумеренных», «визионеров», «энтузиастов», «мечтателей», «прожектеров», от которых в дни мира можно было ожидать многого… Поэтому он согласился на предложение парламента поехать в место расположения армии с миссией убедить ее подчиниться его воле. И он сдержал обещание: прибыв в армию, он истово убеждал офицеров употребить свое влияние, «чтобы расположить солдат к той власти, которая стоит над нами, над ними. Если эта власть будет низведена на нет, ничего за этим не последует, кроме замешательства».
Однако миссия эта успеха не имела. Солдаты остались твердыми в своем решении не подчиняться приказу о роспуске армии, и, видя колебания одних офицеров и предательство других, они избрали в каждом полку по два уполномоченных (так называемых агитаторов) для совместных действий в защиту своих интересов.
Этим в рядах армии был открыто продемонстрирован давно уже назревавший раскол в прошлом единой «партии» индепендентов на грандов (или «шелковых» индепендентов) и простолюдинов-радикалов — движение, примкнувшее к сформировавшейся еще в 1645–1646 гг. за пределами армии партии, известной под названием левеллеров. С весны 1647 г. последние оказывали все большее влияние на настроение рядовых и младших чинов армии.
Перед лицом единодушия армии парламент вместо политики уступок решил идти напролом. Было решено: армия должка быть распущена по частям; на 1 июля был назначен роспуск полка Ферфакса. Но к тому времени армия уже полностью вышла из повиновения парламенту. Офицеры, не заслуживавшие доверия солдат, были изгнаны. Власть в ней фактически перешла к «агитаторам». Чтобы удержать армию от открытого мятежа, Ферфакс на 3 июня назначил общий смотр армии.
В условиях открытого разрыва армии с парламентом «агитаторы» проявили важную инициативу: отряд под командой корнета Джойса 1 июня захватил арсенал Оксфорда и на следующий день увез короля из замка Холденби и доставил его в расположение армии [90]. Узнав об этом, Ферфакс буквально остолбенел, но Джойса наказывать не стал [91]. Этим была исключена возможность заключения пресвитерианами мира с королем за спиной армии. У этой черты Кромвель наконец сделал свой выбор: 4 июня он покинул Лондон и прибыл в расположение армии. И шаг этот был более чем своевременным, ибо пресвитериане планировали его арест на следующий день, как только он переступит порог палаты общин.
Что побудило его к такому решению? Прежде всего, разумеется, опасность потерять армию, все более переходившую под власть выборных «агитаторов» и служившую до тех пор в руках «шелковых» индепендентов решающим инструментом политического давления на пресвитерианское большинство в парламенте. Тем самым исключалась реальная перспектива быть полностью отстраненными в решении дальнейших политических судеб страны. Лично же для Кромвеля подобный ход событий означал бы оказаться в положении рядового, политически безгласного заднескамеечника, а может быть и того хуже — угрозу политической расправы с ним.
Однако главным для Кромвеля было, по-видимому, не это или по крайней мере не только это соображение, иначе он не согласился бы на роспуск армии весной того же года. Следовательно, остается второе — опасность превращения армии под влиянием движения левеллеров в вооруженную силу народных низов с непредсказуемыми последствиями для власть имущих. Характерно, однако, что политическая поверхность событий — конфликт между пресвитерианами и индепендентами — и находится на первом плане многих биографов Кромвеля, считая его решающим конфликтом революции после 1646 г. При этом, однако, упускается из виду, что армия летом и осенью 1647 г. была «гнездом мятежников», весьма близких к левеллерам, у которых с парламентом имелись свои счеты. Вот, к примеру, как рисуется с этой точки зрения главный мотив Кромвеля, когда он переехал в расположение армии: «Третье письмо, полученное Вами (Кромвелем) от них (от агитаторов армии), в котором они решительно предупреждали Вас, что, если Вы в скором времени, более того — немедленно, не прибудете и не возглавите их, они пойдут собственной дорогой без Вас».
90
Споры по вопросу о том, знал ли Кромвель о предприятии корнета Джойса, или, быть может, он действовал по его прямому побуждению, начались вскоре после этих событий. Думаю, что можно согласиться с мнением, согласно которому Джойс вероятнее всего действовал по побуждениям, не исходившим непосредственно от Кромвеля. Недаром на вопрос парламентских комиссаров о полномочиях Джойс ответил: «По поручению солдат».
91
Скорее всего это событие послужило для Кромвеля сигналом к вмешательству в дела армии (см. по этому поводу мнение автора новейшей биографии Кромвеля Д. Тиллингхема: «Кромвель, конечно, знал и одобрил этот шаг». Впрочем, в обоих случаях доказательств никаких).