Очевидно, что, учитывая республиканские умонастроения в рядах армии, Кромвелю до поры до времени ничего другого не оставалось, как лавировать. Полностью не лишая армии надежд, на него возлагавшихся, — этой цели служили и сохранение в частях советов «агитаторов», и Армейский совет, Кромвель одновременно демонстрировал «послушание» парламенту и приверженность монархии как политическому принципу. И это вопреки тому, что в своих «Декларациях» армия потребовала, с одной стороны, «самороспуска» формально существующего с 1640 г., но фактически выродившегося парламента и назначения выборов в новый парламент, а с другой — суда над королем. Достаточно заметить, что в конце августа на заседания палаты лордов собиралось не более 7 пэров, а заседания палаты общин посещало всего лишь 150 ее членов. Тем не менее для грандов даже тень парламента была важна в качестве «законного» барьера, удерживавшего «простонародье» на почтенном расстоянии от институтов власти. Недаром в те дни из Армейского совета был изгнан майор Уайт только за то, что он осмелился заявить: «В королевстве больше не существует видимой власти», за исключением «силы и власти меча».
Одновременно Кромвель должен был во имя сохранения своей власти в армии по крайней мере делать вид (на большее он теперь просто не был способен), что он склонен выслушать и обсудить и мнение радикального крыла армии по вопросу о послевоенном устройстве страны, Иллюстрацией этой, мягко говоря, «гибкости» Кромвеля может служить следующий факт: 18 октября «агитаторы» пяти полков вручили Ферфаксу документ «Дело армии, правильно изложенное», в котором были перечислены основные статьи демократической конституции. Характерно, что королевская власть в них полностью игнорировалась, т. е., попросту говоря, не упоминалась, равно как и палата лордов. Через два дня (20 октября) Кромвель произнес в парламенте речь, в которой в сильных выражениях поддерживал монархический строй и требовал быстрого возвращения короля на родительский трон. В примечании к этой речи мы читаем: «В продолжение всей речи он был очень почтителен по отношению к королю, заключая, что необходимо его восстановить как можно быстрее».
Тем временем ропот и недовольство в армии переговорами Кромвеля с королем и его позицией в парламенте грозили вылиться в открытый мятеж. Эта зримая угроза и вынудила Кромвеля созвать заседание Армейского совета с целью обсудить уже известный как левеллерский проект государственного устройства с участием не только армейских «агитаторов», но и представителей так называемых гражданских левеллеров. 28 октября в Пэтни Кромвель открыл заседание совета следующими словами: «Собрание созвано по публичным делам. Желающие что-нибудь сказать по этим вопросам могут свободно высказаться». Сохранившиеся записи речей, произнесенных на этих заседаниях, — документ совершенно исключительной исторической важности и интереса, и мы еще будем иметь возможность к нему вернуться в другой связи. В данном же случае обратим лишь внимание на то, с какой методичностью Кромвель проводил на этих заседаниях линию грандов, как умел он, подобно заправскому парламентарию, топить в словах неугодное ему дело. Так, в ответ на упрек «агитатора» Сексби в адрес грандов, что они старались удовлетворить всех и никого не удовлетворили, что они трудились изо всех сил, чтобы угодить королю, ему же иначе угодить невозможно, как только перерезав себе горло, что в результате всего этого репутация Кромвеля и Айртона в армии резко упала, Кромвель произнес совершенно путаную и насквозь демагогическую речь: он и Айртон, оказывается, действовали не самостоятельно, а сообразно воле Армейского совета. И если позиция их в отношении короля и парламента была ошибочной, то «я осмеливаюсь сказать, что это была ошибка общего совета», что, разумеется, в действительности относилось только к грандам в составе совета, но не к представителям в нем солдат.