В 1845 г. вышла биография Фабер дю Фора, написанная Ф. Кауслером[148]. В 1840-е гг. поток немецкой литературы о войне 1812 г. и о Бородине не только не иссяк, но даже увеличился. В воспоминаниях, основанных на дневниках Ф. В. Лоссберга и А. Флека (первый был подполковником, второй – рядовым 8-го армейского корпуса), освещались героические действия вестфальской пехоты в бою за Семеновские укрепления и в Утицком лесу[149]. В. А. Буркерсрода, бывший секунд-лейтенантом саксонской кавалерии в корпусе Латур-Мобура, а 7 сентября – ординарцем Мюрата, поведал о самоотверженных атаках бригады Тильмана при Бородине[150]. Специальную работу Бородинскому сражению и русской кампании посвятил немецкий генерал Ф. В. Бисмарк[151]. При Бородине он был майором и после ранения полковника К. Норманна принял командование 2-м вюртембергским шеволежерским полком. Позже он стал не только генерал-лейтенантом, но и известным военным писателем.
Продолжались публикации и тех немцев, которые сражались при Бородине на стороне русских. Герцог Е. Вюртембергский, в 1812 г. генерал-майор и командир 4-й пехотной дивизии, поделился ценными воспоминаниями о действиях своих войск возле Курганной высоты[152].
Тема 1812 г. и Бородина не ограничивалась только кругом специальной литературы. Многие немцы обращались к памяти 1812 г., связывая это с широкой идейно-политической борьбой, которая развернулась в Германии в преддверии революции 1848–1849 гг. При этом нередко «злободневность» темы не всегда подкреплялась широким привлечением уже имевшихся в те годы материалов. Так, известный писатель Фридрих Штегер, поставивший перед собою цель показать, как космополитическая идея объединения Европы столкнулась в 1812 г. с пробуждавшимся духом наций, не смог убедительно осветить участие немцев в Русском походе[153]. Основными источниками для него стали мемуары Сегюра, работы Гурго и Шамбрэ. По мнению автора, в 1812 г. Наполеон действовал неразумно и, влекомый роком революционного космополитизма, не смог остановиться в Витебске или Смоленске. К Бородинскому сражению он располагал только 120 тыс. солдат, основу которых составляли французские части. Русские же имели 102 тыс. солдат, не считая ополченцев, но зато располагали большим числом орудий (600 против 587)[154]. Бегло осветив ход сражения и не вполне показав участие в нем немцев, Штегер сделал вывод о формальной победе Наполеона, цена которой (примерно 30 тыс. убитыми и ранеными) имела, однако, для Великой армии тяжелые моральные последствия[155] и стала одной из причин краха всего Русского похода. «Жертвы, принесенные немецкими сыновьями чужому государю в 1812 г., должны были стать последними!» – восклицал автор[156].
С либерально-просветительских позиций обратился к теме Бородина Фридрих Кристоф Шлоссер (1776–1861), начавший в середине 1840-х гг. издавать свою многотомную «Всемирную историю»[157]. Он отдал долг событиям 1812 г. в деле борьбы немецкого народа против «военного деспотизма» Наполеона. Опираясь в основном на работу Шамбрэ и беглую книгу прусского генерала Г. Ф. Гофмана, опубликованную в 1846 г., он отметил противоречивость результатов сражения: русские были вынуждены отойти, лишившись 40–45 тыс. человек, но потеряв совсем «мало пушек и вовсе мало пленных» и отступив в порядке. Французские потери оказались меньшими (по его мнению – 30 тыс., в отличие от того, что «бюллетени и дюжинные французские строчилы… бессовестно врут» о 10 тыс. убитых и раненых), так как Наполеон «действовал самыми тяжелыми орудиями, и притом русских водили в бой огромными массами»[158]. Крах похода в Россию, в чем Бородинское сражение сыграло достойную роль, способствовал «отпадению» Пруссии. Убежденный противник народной революции и даже франкофоб, Шлоссер, тем не менее, выступал за либеральный вариант единой монархической Германии. Его творения были весьма популярны среди буржуазного и мелкобуржуазного читателя, который черпал в них основные сведения о событиях русского похода. Труд Шлоссера демонстрировал, что цифры и выводы, сделанные в специальной немецкой военно-исторической литературе, постепенно становились достоянием широких кругов немецких читателей и превращались в важный элемент единой национальной памяти.
148
149
151
152