Не было ничего удивительного в том, что книга Сегюра встретила неоднозначную оценку у современников. Многие из тех приверженцев покойного императора, которые продолжали обожествлять его образ и не могли или не хотели приспосабливаться к новым реалиям бурбоновской Франции, отнеслись к творению Сегюра как к предательству. Особенно неистовствовал темпераментный Гурго, который немедленно написал отповедь клеветнику и уже на следующий год издал собственную книгу «Наполеон и Великая армия в России, или Критический разбор работы г-на графа Ф. де Сегюра»[45]. По мнению Гурго, Сегюр написал только эффектную мелодраму, спекулируя на потребности современного ему общества к сильным ощущениям ради кресла академика. Гурго стремился во что бы то ни стало опровергнуть все, что Сегюр написал, – и об императоре, и о событиях Бородинского сражения. Оспаривая Сегюра, Гурго не хотел упустить ни одной детали, которая, по его мнению, искажала истину. Бородинская битва, по Гурго, была не просто выиграна Наполеоном, но выиграна блестяще, следствием чего и стало занятие русской столицы французской армией. Гурго полагал, что план императора, сводившийся фактически к фронтальной атаке русских позиций, был единственно правильным, так как при попытке их глубокого обхода (тем более ночью и без проводников) Кутузов мог бы отойти и вновь избежать генерального сражения. Наполеон и накануне, и в день битвы демонстрировал кипучую энергию. Это в значительной степени и обусловило победу французского оружия. Его болезни обострились только в Можайске, но и там император продолжал интенсивно работать. Гурго решительно отверг обвинения Сегюра в том, что император отказался использовать гвардию: во-первых, Молодая гвардия была использована для сохранения поля боя, а во-вторых, ее атака могла бы и не иметь решающего результата и привела бы к расстройству главного резерва. По Гурго, невозможно было действовать при Бородине более разумно, чем действовал Наполеон.
Сегюр счел публикацию Гурго оскорбительной, своего рода обвинением в лживости. Обмен письмами между ними в конечном итоге привел к дуэли, закончившейся ранением Сегюра[46]. К этому столкновению двух бывших наполеоновских генералов на «исторической почве» участники похода в Россию отнеслись по-разному, но особого резонанса оно не произвело. Многие, зная неуживчивый характер Гурго, восприняли скептически и его книгу. Ж.-Ж.-Ж. Пеле, в 1812 г. бывший штабным полковником, к примеру, отметил, что он вообще не считает генерала Гурго «в числе историков кампании», так как «уже одно название его сочинения указывает на его свойство и цель»[47]. Интересно, что Пеле предоставлял свои материалы о кампании 1812 г. как Сегюру, который, правда, ими совершенно не воспользовался, так и Гурго. Последний взял из материалов Пеле некоторые подробности о Бородинском сражении[48].
Вместе с тем этот первый спор о Бородинском сражении, который его участники попытались столь «ненаучно» разрешить, сыграл большую роль. Он рельефно обозначил основные вопросы «бородинской темы» (результаты сражения; степень и характер влияния Наполеона как главнокомандующего на ход битвы; роль, которую сыграл отказ использовать гвардию, и др.). Как Сегюр, так и Гурго сделали известными для исторической науки и читателя целый ряд частных событий и деталей сражения.
В 1827 г. опубликовал свой труд другой участник похода, барон Агатон-Жан-Франсуа Фэн (1778–1837). В 1812 г. этот маленький ростом, удивительно исполнительный и точный человек был секретарем-архивистом личного кабинета Наполеона и поэтому мог поведать о многом. Работа его, названная «Рукопись 1812 г.»[49], в действительности была исследованием, сделанным как на основе собственных воспоминаний и сохранившихся бумаг, так и на базе опубликованных к тому времени материалов: 18-го бюллетеня, воспоминаний Наполеона, Ларрея, книг Сегюра и Гурго. Пожалуй, Фэн был первым среди французов, кто воспользовался «Военной историей кампании в России» русского полковника Д. П. Бутурлина, вышедшей впервые на французском языке в 1824 г.[50] Характерной особенностью книги Фэна, 2-й том которой начинался с событий Бородинского сражения, было стремление к максимальной фактологической точности. Автор, ссылаясь на используемые материалы, избегал того, чтобы делать собственные выводы и оценки. И все же его отношение к Бородину просматривалось. Силы сторон он оценивал как равные, в 120–130 тыс. человек, при том, что русские пользовались всеми преимуществами местности. План атаки Наполеон разработал с учетом опасности отхода русских войск в случае попытки французов обойти их позиции. Сам император был деятелен, как накануне, так и в ходе самого сражения; он «видел все, и заботился обо всем». Однако ряд инцидентов в самом начале сражения (к примеру, выход из строя многих начальников в войсках Л. Н. Даву), наряду с упорным сопротивлением неприятеля, создал для французских войск серьезные затруднения. Героическими усилиями затруднения были преодолены, сражение выиграно, хотя и с серьезными потерями (потери французов Фэн оценил в 22 тыс. человек, выбывших из строя). «Рукопись» Фэна была высоко оценена современниками (сам К.В.Л. Меттерних отзывался о нем, как о добросовестном и хорошем историке) и последующими исследователями 1812 г. Наибольшую ценность в его работе имели личные наблюдения и те коррективы, которые он попытался сделать в отношении трудов предшествовавших ему авторов.
45
46
Конфликт между Сегюром и Гурго сослужил историкам великую службу. Сегюр, пытаясь подтвердить свои тезисы о болезни Наполеона накануне, в день и после Бородинского сражения, обратился ко многим остававшимся в живых участникам Русского похода. Многие из них, в том числе бывшие адъютанты императора Ж.А.Б.Л. Лористон, Ж. Мутон, главный интендант Великой армии М. Дюма, государственный секретарь П.А.Н.Б. Дарю, личный врач покойного императора Э. О. Метивьер и другие лица, наблюдавшие императора в сентябре 1812 г., представили Сегюру свои письменные свидетельства о состоянии здоровья Наполеона в те дни. Эти свидетельства в числе 35 до сих пор до конца не введены в научный оборот (AN 36 AP 1).
47