Кирилл Лукарис должен был сыграть им на руку. Отъезд сэра Томаса Роэ был ударом для него. Он быстро завязал дружеские отношения с преемником сэра Томаса, сэром Питером Вичем. В 1635 г. он стал крестным отцом сына сэра Питера, будущего президента Королевского общества; он был в хороших отношениях и с Эдвардом Пококом, капелланом в Алеппо в 1630–1638 гг., который время от времени посещал Константинополь. Но его давний корреспондент — архиепископ Аббот — с 1627 г. был в опале и умер в 1633 г. Хотя его преемник, архиепископ Лауд, интересовался Греческой церковью, но ни он, ни король Карл I, не могли относиться сочувственно к архиерею, известному в качестве кальвиниста. Кириллу приходилось все больше и больше опираться на своих голландских друзей. Осенью 1628 г. в голландское посольство прибыл новый капеллан. Он был савойским гугенотом, по имени Антуан Л еже, получил образование в Женеве и общался с кальвинистами. Вскоре он стал близким другом патриарха, укрепляя Кирилла в его богословских взглядах и, вероятно, убеждая его открыто выразить их. Типография в Константинополе была разрушена; но Леже договорился, что женевская типография напечатает любую работу, которую Кирилл предложит.[437]
Первой книгой, изданной Кириллом, был перевод Нового Завета на современный греческий язык, сделанный ученым монахом Максимом Каллиполитом. Многим православным сама мысль о том, чтобы изменять текст Св. Писания, казалась возмутительной, каким бы непонятным ни был он для современного читателя. Чтобы успокоить их, Кирилл опубликовал оригинальный и современный тексты в параллельных столбцах, и добавил только несколько бесспорных замечаний и ссылок. Поскольку Каллиполит умер вскоре после доставки рукописи, Кирилл сам читал корректуры. Книга вышла в свет в 1630 г. Несмотря на предосторожности Кирилла, она вызвала бурю неодобрения со стороны многих из его епископов.[438]
Еще больше были поражены епископы, когда стало известно, что патриарх написал одну в высшей степени спорную книгу. «Исповедание веры» Кирилла Лукариса было издано в Женеве в марте 1629 г. с посвящением ван Хаагу. Рукопись греческого текста, написанная рукой Кирилла и датированная 1631 г., хранится в Женеве. Этот текст был опубликован с латинским переводом в Женеве в том же году и был воспроизведен в 1633 г. Он содержал добавление, отсутствовавшее в первом латинском издании. Последовали переводы на различные европейские языки; английский вариант, без добавления, был издан Николаем Бурном в Лондоне в 1629 г. Полный английский перевод вышел в свет в 1671 г. в Абердине, в переводе Вильяма Рэйта.[439]
Православная Церковь никогда не задавалась целью сводить воедино догматические положения. В «Точном изложении православной веры» св. Иоанна Дамаскина было сказано все, что нужно, хотя позднейшие соборы и могли проливать свет на непонятные или спорные вопросы. Но различные патриархи время от времени издавали краткие изложения по вопросам вероучения, как правило, с практическими целями. Сам Геннадий подготовил такой текст по просьбе султана Мехмеда Завоевателя; ответ Иеремии II лютеранам был такого же рода. Подобные изложения носили совершенно частный характер.[440] Они пользовались уважением, поскольку выходили из патриаршей канцелярии, а также вследствие личной репутации составителей. Но они не могли носить обязательный для Церкви характер, поскольку не были утверждены Вселенскими соборами. Они должны были служить руководством, а не провозглашать догматы. Ясно, что Кирилл издал свое «Исповедание веры» в надежде на то, чтобы укрепить свою паству в антилатинских настроениях и положить основание реформирования современной Православной Церкви, а также создать базу для переговоров с другими Церквами.
За исключением приложения, которое содержит четыре вопроса и ответа, «Исповедание веры» состоит из восемнадцати статей. Первая, о Св. Троице, провозглашает, что Св. Дух исходит от Отца через Сына. Вторая говорит о том, что Св. Писание вдохновлено Богом и его авторитет превыше авторитета Церкви. Третья провозглашает, что Бог еще до начала мира предопределил избрание некоторых к славе независимо от дел, в то время как другие отвергаются, и это имеет своей конечной причиной волю Божию, а непосредственной причиной — праведность Божию. Четвертая статья провозглашает, что Бог является Создателем всего, но не причиною зла; пятая — что Промысел Божий непостижим; шестая — что первородный грех распространяется на всех людей; седьмая гласит, что Иисус Христос есть Бог и Человек, Воздаятель и будущий Судия; восьмая — что Он есть единственный Посредник, Первосвященник и Глава Церкви. Девятая провозглашает, что спасение совершается только через оправдание верой во Христа. В десятой говорится, что Вселенская церковь включает в себя всех, кто умер в вере, а также живущих верующих, и повторяет, что единственной Главой ее является Христос; одиннадцатая — что только те, кто избран для вечной жизни, являются истинными членами Церкви, а другие — это плевелы, смешанные с пшеницей. Двенадцатая статья провозглашает, что Церковь может заблуждаться, принимая ложное за истинное, но свет Св. Духа спасет нас через труды верующих пастырей. Тринадцатая утверждает, что человек оправдывается одной только верой; добрых дел самих по себе не достаточно для спасения, но ими не следует пренебрегать, поскольку они свидетельствуют о вере. Четырнадцатая статья гласит, что свободная воля в не возрожденном духовно человеке мертва, и такие люди не могут творить добро; возрожденный же творит добро с помощью Св. Духа. В пятнадцатой говорилось, что Христос учредил только два Таинства и вручил их нам как залог Божиих обетований; однако они не могут давать благодать, если отсутствует вера. Шестнадцатая провозглашает, что крещение необходимо для освобождения как от первородного, так и от содеянных грехов. В семнадцатой Кирилл заявляет о своей вере в реальное присутствие Христа в Евхаристии, но только тогда, когда наличествует вера при ее совершении; материального пресуществления не происходит, поскольку Тело Христово не то, которое видно в Таинстве, но то, которое вера понимает духовно. Восемнадцатая статья говорит о том, что после смерти есть только два состояния, рай и ад; человек судится в том состоянии, в котором его застала смерть; после окончания этой жизни у него нет ни сил, ни возможности покаяния. Чистилище — это выдумка. Те, кто оправданы в этой жизни, не имеют ни болезни, ни страдания в дальнейшей, но нечестивцы переходят прямо в вечное наказание.
Дополнительные ответы на вопросы гласят, во–первых, что Св. Писание должны читать все верующие, и большой вред причиняют христианам, когда лишают их возможности читать его или слушать его чтение; во–вторых, Св. Писание вполне доступно для чтения всеми людьми, которые возрождены и просвещены; в–третьих, канонические книги — это те, которые перечислены на Лаодикийском соборе; в–четвертых, поклонение изображениям осуждено Св. Писанием и должно быть упразднено; но поскольку живопись — искусство благородное, изображения Христа и святых могут создаваться, при условии, что им не будет воздаваться никакое поклонение.[441]
Следует отметить, что в «Исповедании» нет ни одного догмата, специально осужденного каким‑либо Вселенским собором, за исключением ответа об изображениях, который трудно примирить с правилами Седьмого Вселенского собора. Тем не менее, как нетрудно заметить, оно содержало постановления, которые едва ли вписывались в православную традицию. При том что большинство греков того времени должны были приветствовать появление указаний, которые предохранят их от тенет Рима, взгляды, провозглашенные Кириллом, должны были поразить их.
Многие из статей могли и не вызывать критику. Православные могли без возражений принять первую статью, по вопросу об исхождении Св. Духа; четвертую, о творении; пятую, о непостижимости Промысла Божия; шестую, о первородном грехе; седьмую и восьмую, о том, что Христос есть Глава Церкви и Спаситель; десятую, о сущности Церкви; двенадцатую, о том, что можно заблуждаться без помощи Св. Духа; шестнадцатую, о необходимости крещения. Из ответов те, которые касались чтения Св. Писания и списка канонических книг, могли быть приняты безоговорочно. Другие взгляды Кирилла отражали такие мнения, которые высказывались богословами прошлого и от которых никогда специально не отказывались. До XIII в. два Таинства — крещение и Евхаристия — в целом признавались как существенные, а остальные пять стояли уровнем ниже. [442] Но православная вера всегда стояла на том, что эти пять Таинств были безоговорочно установлены записанными словами Христа, даже если их совершение не имело духовного основания. Действительно, было бы трудно доказать веру в апостольское преемство священства, если бы рукоположение не было Таинством; а такая вера устойчиво держалась у православных. Мы не знаем, что думал по этому поводу Кирилл. Опять‑таки, мало кому из православных могло понравиться решительное отрицание пресуществления. Церковь, правда, никогда не определяла своей веры в этот догмат. Томас Смит в своем обзоре Греческой церкви, написанном на несколько десятилетий позднее, полагал, что слово μετουσίαχης, которое в точности означает «пресуществление», впервые было употреблено Гавриилом Севером в конце XVI в. в его книге о семи таинствах. Это не совсем точно. Термин часто употреблялся и раньше; но, похоже, Север был первым греческим богословом, который принял догмат как данность. Как отмечает Смит, на литургии св. Василия Великого произносятся слова о том, что хлеб и вино становятся «заместителями» Тела и Крови Христа. В своем ответе лютеранам Иеремия II следует древней традиции и избегает употребления слова μετουσίωσις. Слова, которые он использует, μεταβολή и μεταποίησις, а также слово μεταστοιχείωσις, которые часто встречаются у ранних богословов, не обязательно предполагают материальное изменение элементов. Как мы видели, его изложение умышленно неопределенно. Следовательно, Церковь предпочитала рассматривать вопрос как таинство, по которому не может требоваться и невозможно создать определенный догмат. Категорическое отрицание Кириллом пресуществления, являлось, таким образом, вызовом для некоторых его православных собратий, а для других было соблазном.[443] Не могло быть безоговорочно принято и его категорическое отрицание чистилища. Некоторые греческие богословы, среди которых был и его двоюродный брат Мелетий Пигас, были против этого догмата; но обычный православный взгляд был тот, что смертный человек не мог претендовать на знание, какие намерения могли быть у Бога касательно душ умерших, ибо Бог не пожелал ничего открыть нам по этому вопросу. Мы не можем сказать, существует ли чистилище, или нет. Мнение Кирилла о преобладающем авторитете Св. Писания могло быть принято всеми православными; но для них было странным не встретить упоминания о Вселенских соборах или отцах Церкви. Они также, хотя и были меньшим авторитетом, обеспечивали отношения, дарованные Св. Духом. Ничуть не лучшим было отсутствие упоминания об устном предании Церкви, хранительницей которого была Церковь, если только не подозревала его в ошибочности.[444]