12.2. Тиф в белых городах
Зимой 1919 г. армия Деникина еще не была поражена тифом в той мере, что Красная армия. Продолжала работать санитарно-эпидемиологическая служба, хотя ей приходилось нелегко. По сообщению врача А. Х. Бжассо, в больницах Екатеринодара смертность сыптотифозных больных не превышала 5–6 %, в то время как в адыгских аулах умирало до 60 % заболевших[530]. Однако вскоре все меняется, тиф приходит в города. Священник станицы Журавской А. Адамов сообщал в Екатеринодар: «Тиф у нас трех видов, по сие время не прекращается, только потерял свою острую форму: меньше стало смертных случаев. Очень немного домов осталось таких, где не было заболевших тифом»[531]. Из-за тифа закрываются учебные заведения, кинематограф, театры. В Новочеркасске от сыпного тифа умер генерал от инфантерии Н. И. Иванов. В начале 1919 г. сам П. Н. Врангель тяжело заболел сыпным тифом. Вернувшись из поездки в Кизляр, он почувствовал недомогание. Врангель попытался перенести болезнь на ногах, но это было невозможно, очень скоро он впал в сыпнотифозное забытье. К Врангелю были приглашены врачи — профессора Ушинский и Юрьевич. Супруга барона, Ольга Михайловна, приехавшая из Крыма в срочном порядке, имела медицинское образование и смогла обеспечить хороший уход: например, она велела сжигать всю снятую с больного одежду, опасаясь платяных вшей. Сохранилась полулегендарная история о том, как супруге Врангеля объявили о его близкой кончине. Барона исповедовали, и ему стало легче, он пошел на поправку. Правда, в дальнейшем соратники Врангеля беспокоились, что он не сможет руководить армией из-за осложнения на сердце[532].
Давайте заглянем в белый город в эпоху сыпняка и прогуляемся по Ростову-на-Дону вместе с В. Ветлугиным.
Описывая повседневность в Ростове-на-Дону, литератор отмечает, что постоянная угроза заболеваний превращает жизнь в некий «пир во время чумы», когда люди перестают верить в то, завтрашний день наступит, а потому окунаются в пьянство, наркотики и разврат. Мораль больше не существовала, так как люди жили в ожидании скорой смерти. Ветлугин даже делает ироничное предположение о том, что насекомые, переносящие тиф, переносят и стремление к распутству. «Начинались афинские ночи, при участии седовласых профессоров, многосемейных политиков, невинных девушек. Готовясь к неизвестному, жуткому неизбежному, люди всех возрастов и положений порывали с тем, что составляло будто бы железный стержень прежней баснословной жизни. Проходило два-три месяца, и, попадая в счастливые удержавшиеся страны, участники афинских ночей в сношениях с иностранцами, с людьми другой, „не нашей“ эвакуации, полностью возобновляли старую мораль»[533]. Люди понимали близость смерти, теряли моральные ориентиры. Смерть была повсюду.
Народ умирал настолько часто, что было страшно спрашивать у знакомых о благополучии кого бы то ни было: велика была вероятность, что он или умер, или в бреду накануне кризиса, или заболел… Боясь насекомых, почти все женщины остригли волосы, поэтому обычным делом во всех учреждениях было видеть дам в чепчиках. Вероятно, это было очень угнетающе, — видеть, как у женщин отнимали их женственность, и это тоже было чертой эпохи сыпняка.
533