Обложка номера «Харакири»
Весь драматизм самарской трагедии усиливал еще и тот факт, что заболевший не мог попасть в больницу, так как существовала система мандатов — распределение мест в госпитали. Фактически власть решала, кому жить, а кому умирать. Проиллюстрируем этот факт.
Отсутствие мандата делало невозможным даже получение гроба, и самарский журнал «Харакири» иронично прошелся по этой теме: «После блестящей победы большевиков в Киеве, в городе ощущался сильный недостаток гробов. Большевики скупили 500 гробов, но этого было недостаточно. Положение создалось такое, что покойников хоть в корыто клади. Люди, умершие по декрету и по всем правилам революционного времени, валялись на улицах неубранными и в моргах непохороненными…А люди, умершие без мандата, домашним образом, и вовсе не смели рассчитывать на получение гроба. Хочешь „хорониться“, ложись в ванну или в цибик из-под чая. Не хочешь — лежи и жди очереди»[426].
Трагедия Самары — великого и прекрасного волжского города, на наш взгляд, является настоящим примером повседневного героизма русских людей. Можно долго рассуждать об идейности бойцов санэпидотряда Самары, об их вере в советскую власть и т. п. Товарищи-бойцы так говорили о своей работе: «Мы (сотрудники эпидотряда. — Прим. авт.) должны уяснить, что мы живем в часы ужасных бедствий, созданных мировой бойней, и сейчас вокруг нас витает смерть и разрушения, ужасные последствия голода, и кто остался от мировой бойни живым, тот должен перенести неизбежные ее последствия — голод и эпидемии. Нужны все силы»[427].
Но в реальности, подобно тому как Ярославль был спасен от эпидемии врачами, работающими в жутчайших условиях, Самару спасли они, железные люди, которые в жалкой одежде, едва держась на ногах от голода и переутомления (а иногда сразу после перенесенной болезни), расчищали от нечистот улицы старой Самары, которые могли даже вдвоем-втроем каждый день январе — феврале 1922-го, в мороз, отбиваясь от пожирающих мертвецов собак, копать могилы на сотни человек; те, кто собирал полуголых истощенных малышей на вокзале, отправляя их в детколлекторы (ад, но лучше чем вокзал), которые не боялись ничего, даже смерти — да они каждый день смотрели ей в лицо! Целью их было только одно — очистить Самару от трупов, перевести на чем угодно всех больных, в особенности сыпнотифозных и холерных, в госпитали или бараки и спасти хоть что-то от нормальной городской жизни. Дать городу еще один шанс.
Согласно архивам, в г. Самара в июне 1922 г. случаев тифов (разных видов) 947, а всего по губернии — 5824 человек[428]. Сыпняк здесь танцевал еще долго. Пришли и другие болезни.
Опять смерть была повсюду.
10.3. Главный приют страны: Саратов
«Саратов встретил меня малоприятным происшествием», — писал врач, один из основателей советской вирусологии, Лев Александрович Зильбер. Направляясь в санитарное управление армии, он увидел двигающиеся навстречу две подводы, груженные гробами. Гробов было много, они были поставлены друг на друга в несколько рядов и привязаны веревками к подводам. «Я был уверен, — говорит врач, — что это пустые гробы, которые везут в госпиталь. Встречная машина задела одну из подвод, веревки порвались, гробы рассыпались, и из них выпали трупы, которые устлали всю мостовую». В Саратове, как и везде в стране, была тяжелая эпидемия сыпного тифа. Бороться с ней было очень трудно: не было в достаточном количестве ни мыла, ни белья, ни топлива. «В примитивных дезинфекционных камерах, которые называли тогда „вошебойками“, температура не подымалась до нужной из-за низкого качества или отсутствия топлива, и вши в прогреваемом белье оставались живыми. Случалось, в „вошебойках“ находили беспризорников, которые неплохо там себя чувствовали», — рассказывает в мемуарах Л. Зильбер.