Кропоткин отклонил предложение Керенского войти в правительство. Он не желал властвовать, ограничивая свою и народную свободу. Но он отказался и от предложения братьев-анархистов, которые надеялись, что он возглавит новую революцию — против любого насилия.
Узнав о стремлении украинцев к самостийности, Кропоткин, по линии матери — потомок малороссийских воинских командиров — написал им увещевательное письмо, смысл которого можно передать одной фразой: «Братья, не рвите вековой связи!» Правда, он так и не дал ход этому воззванию…
Когда к власти пришли большевики — Кропоткин не стал протестовать. Ему нравилась работа Владимира Ленина «Государство и революция». Но после Гражданской войны он разочаровался в политической реальности, хотя, по незлобивой натуре, отрицал всякую кропоборьбу с новыми властями: «Мы переживаем революцию, которая пошла вовсе не по тому пути, который мы ей готовили, но не успели достаточно подготовить. Что же делать теперь? Мешать революции — нелепо! Поздно. Революция будет идти своим путем, в сторону наименьшего сопротивления, не обращая ни малейшего внимания на наши усилия». Не нравились ему и расплодившиеся анархисты — по мнению Кропоткина, просто «невоспитанные люди». Но они — вплоть до Нестора Махно — считали Петра Алексеевича своим вожаком.
Несколько раз его принимал Ленин, относившийся к старику почти с восхищением. Кропоткин упрекал его в том, что большевики выстраивают слишком централизованную власть, слишком доверяют бюрократии. Председатель Совнаркома обстоятельно отвечал: «В белых перчатках не сделаешь революцию. Мы прекрасно знаем, что мы сделали и сделаем немало ошибок; всё, что можно исправить, исправляем, сознаемся в своих ошибках, часто — в прямой глупости. Вопреки всем ошибкам доведем нашу социалистическую революцию до победного конца. А вот вы помогите нам, сообщайте о всех неправильностях, которые вы замечаете, и будьте уверены, что каждый из нас отнесётся к ним самым внимательным образом». Вождь Октября хотел видеть в Кропоткине союзника — пускай и ершистого, многим недовольного.
Пётр Кропоткин в Пажеском корпусе
Но Кропоткину уже не нравилось во взбаламученных столицах. Он переехал в Дмитров, в небольшой дом графа Адама Олсуфьева. Ленин подписал для Кропоткина охранную грамоту, которая гласили, что «представителям Советской власти в этом городе необходимо принять все меры к тому, чтобы жизнь Петра Алексеевича была бы облегчена возможно более». Однако вскоре 78-летний пророк революции умер, не справившись с простудной болезнью. В Дмитров отправили траурный поезд, который доставил тело для прощальной церемонии в Колонном зале Дома Союзов.
Тех его единомышленников, которые пребывали в тюрьмах, Дзержинский освободил под честное слово — чтобы и они могли проститься со своим учителем. Считается, что все они сдержали слово и в положенное время вернулись в казематы… От большевистской партии на могилу возложили венок с надписью: «Одному из наиболее преследуемых царизмом и международной контрреволюцией». На лентах венка от Совнаркома значилось: «Ветерану борьбы против царизма и буржуазии». Как ни странно, это были первые столь масштабные государственные похороны в Советской России.
К анархистам в СССР относились двояко. Во многих книгах о Гражданской войне именно их представляют главными «врагами», «плохими парнями». Но Кропоткин был стал, считался великим теоретиком и не имели отношения к боевым группам, которые пытались поколебать власть большевиков. Поэтому и относились к нему уважительно. А после смерти, когда он стал совершенно безопасен, превратили в одну из икон русского революционного движения. Почти наравне с «первым русским марксистом» Георгием Плехановым. К этим гуру относились так почтительно, что даже прощали им особую позицию по отношению к Октябрю. Считалось, что Кропоткин в конце концов принял Октябрьскую революцию. В Москве и Дмитрове открыли музеи великого анархиста.
Что касается массовых преследований людей, которые называли себя последователями Кропоткина, они начались после его смерти — во время Кронштадтского восстания и позже.
Книги Кропоткина переиздавались, в том числе ставший классическим труд «Великая французская революция». В его честь называли улицы, города и станции метро. Правда, градостроители немного поиздевались над великим анархистом. Возле метро его имени стоит памятник бородатому человеку, но это — не Кропоткин, а Фридрих Энгельс. Москвичей этот факт десятилетиями вводил в путаницу.