Похоже, в этом пансионе никто не способен произнести самое простое «спасибо».
— А почему ты сама не защищалась?
Энн пожимает плечами.
— А какой смысл? У меня и шансов не было против них.
— А, вот ты где, Энн, милая!
Пиппа догоняет нас и берет Энн за руку, заставляя остановиться, чтобы Фелисити могла проскользнуть мимо и очутиться рядом со мной. Фелисити говорит мне на ухо, тихо, доверительным тоном:
— Я должна подумать, как отблагодарить тебя за то, что мое кольцо нашлось. У нас тут есть нечто вроде частного клуба, в нем состоим Пиппа, Сесили, Элизабет и я, но, пожалуй, найдется и для тебя местечко.
— О! Разве я не счастливица? Я, пожалуй, поскорее побегу покупать новую шляпку ради такого случая.
Фелисити щурится, но на губах продолжает играть улыбка.
— Найдется немало девушек, которые зуб отдадут за то, чтобы очутиться на твоем месте.
— Отлично. Вот их и пригласи.
— Видишь ли, я ведь даю тебе шанс преуспеть в школе Спенс. Стать частью целого и подняться в глазах других девушек. Тебе бы стоило хорошенько подумать об этом.
— Значит, ты, чтобы быть частью целого, сегодня проделала такое с Энн? — спрашиваю я.
Энн стоит в нескольких шагах позади меня. У нее снова течет из носа.
Фелисити тоже это замечает.
— Это не потому, что мы не хотим включать Энн в свой круг. Это просто потому, что ее жизнь будет не такой, как у других здесь. Ты думаешь, что можешь проявлять к ней доброту, но при этом сама прекрасно понимаешь, что вы не сможете быть подругами вне этих стен. А такое поведение гораздо более жестоко, ты заставляешь ее питать пустые надежды.
Фелисити права. Я никогда бы не стала доверять ей, я не хотела с ней дружить, но она права. Правда тяжела и несправедлива, но так уж обстоит дело.
— А если бы мне захотелось присоединиться к вам — только не подумай, что я действительно этого хочу, — но если бы это было так, что я должна была бы делать?
— Пока ничего, — отвечает Фелисити, и на ее лице появляется улыбка, от которой я сразу же напрягаюсь. — Не беспокойся… мы еще увидимся.
Она подхватывает юбки и взбегает по лестнице, промчавшись мимо всех, как комета.
ГЛАВА 7
Меня будит какой-то звук. Я чуть приоткрываю глаза, борясь со сном. Я лежу на правом боку, лицом к кровати Энн. Дверь и то, что появилось в нашей спальне, находятся в дальнем конце комнаты со стороны моих ног. Чтобы рассмотреть там что-либо, мне нужно пошевелиться, повернуться, сесть — но я не хочу давать знать, что проснулась. Это логика пятилетнего ребенка: если я чего-то не вижу, то и оно не видит меня. Можно не сомневаться, что множество невезучих людей попадало в нешуточные неприятности, рассуждая подобным образом.
«Ну же, Джемма, нет смысла так пугаться! Скорее всего, ничего там нет».
Я моргаю и начинаю всматриваться в темноту. В щель между длинными бархатными занавесями просачивается луч лунного света, он падает на противоположную стену и почти касается низкого потолка. Снаружи об оконное стекло с легким скрипом трется ветка дерева. Я напрягаю слух, стараясь уловить посторонние звуки, что-нибудь в самой спальне. Но слышу только ровное посапывание Энн. На мгновение я решаю, что мне все это приснилось. Но тут звук повторяется. Тихо скрипит доска пола под чьей-то ногой, и становится ясно, что мое воображение тут ни при чем. Я прикрываю глаза, чтобы казалось, будто я сплю, и продолжаю всматриваться. Никто не получит мою голову просто так, без хорошей драки. У меня вдруг пересыхает и как будто распухает язык. Неясная фигура протягивает ко мне руку, я резко сажусь… и с силой ударяюсь макушкой о низко нависшее перекрытие.
Я шиплю от боли и, забыв о ночном госте, хватаюсь за ушибленную голову.
Чья-то удивительно маленькая рука зажимает мне рот.
— Ты что, хочешь разбудить всю эту чертову школу?
Ко мне наклоняется Фелисити; лунный свет падает на ее лицо сбоку, отчего черты становятся резкими, угловатыми, а кожа кажется молочно-белой. Фелисити сейчас вполне могла бы заменить саму луну.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, потирая здоровенную шишку, вздувающуюся надо лбом, чуть выше линии роста волос.
— Я же говорила, что мы еще увидимся.
— Но ты забыла упомянуть, что это будет прямо посреди ночи, — возражаю я, подражая ее тону.
В Фелисити есть нечто такое, что вызывает во мне желание произвести на нее впечатление, показать, что я ничуть не слабее, что ей не удастся вот так просто одержать надо мной верх.
— Идем! Я хочу показать тебе кое-что.
— Что именно?
Фелисити произносит медленно, с расстановкой, как будто говорит с ребенком:
— Идем со мной, я тебе покажу.
Голова у меня все еще гудит после удара. Энн негромко похрапывает, ничего не слыша, ничего не подозревая.
— Возвращайся утром, — говорю я, падая обратно на подушку.
Я уже проснулась настолько, чтобы понимать: что бы ни хотела показать мне Фелисити в такой час, ничего хорошего в этом быть не может.
— Я не стану повторять свое предложение. Решай: сейчас или никогда.
«Останься лучше в постели, Джемма! Все это выглядит не слишком многообещающе».
Так твердит мой рассудок. Но ведь не одному только рассудку предстоит провести два ближайших года в этой школе, занимаясь бессмысленной болтовней за чаем, умирая от чудовищной скуки. Мне бросили вызов, а я никогда в жизни не отступала в таких случаях.
— Ладно, согласна, — говорю я. — Пошли.
И тут же, чтобы не выглядеть слишком уж уступчивой, добавляю:
— Но лучше бы тебе не замышлять дурного.
— О, все будет в порядке. Обещаю!
И вот я иду следом за Фелисити из своей спальни, по длинному коридору, мимо девушек, спящих в комнатах за стенами, увешанными портретами женщин из прошлого школы Спенс — призраков с мрачными лицами, в белых платьях… губы этих женщин неодобрительно поджимаются при виде нашей эскапады, но печальные глаза говорят: «Вперед! Действуйте, пока можете! Миг свободы так короток!»
Когда мы добираемся до просторной площадки и лестницы, ведущей вниз, я приостанавливаюсь.
— А как насчет миссис Найтуинг? — спрашиваю я, поглядывая на огромную лестницу, уходящую на четвертый этаж, невидимый в темноте.
— О ней не беспокойся. Как только она выпивает свой стаканчик шерри, ее уже ничем не разбудишь, — отмахивается Фелисити и начинает спускаться.
— Погоди! — шепчу я как можно громче, но все же не настолько громко, чтобы разбудить остальных.
Фелисити останавливается, поворачивается ко мне, и на ее бледном лице вспыхивает насмешка. Резко качнув бедрами, она поднимается на одну ступеньку.
— Если ты хочешь жить здесь, без конца вышивая на салфетках «Боже, благослови наш дом», и учась играть в теннис на траве в корсете и пышной юбке, то возвращайся в постельку. Но если тебе хочется ухватить хоть немножко настоящего веселья…
С этими словами она припускает вниз по ступеням, мгновенно скрываясь за очередным изгибом лестницы.
Внизу, в большом холле, нас встречает Пиппа. Огонь в огромном камине погас, лишь несколько угольков еще потрескивают и вспыхивают искрами, но они не дают ни тепла, ни света. Пиппа прячется за огромным горшком с папоротником. Когда мы входим в холл, она высовывается из укрытия, глядя на нас взволнованными глазами.
— Где вы так долго пропадали?
— Ты ждала всего несколько минут, — возражает Фелисити.
— Мне не нравится ждать здесь. Все эти глаза на колоннах… Как будто следят за мной.
В темноте эльфы и нимфы на колоннах выглядят как настоящие призраки. Зал кажется живым, он будто отмечает каждое наше движение, подсчитывает наши вздохи…
— Ой, не будь такой глупенькой! Мы — храбрые девушки. А остальные где?
И тут же, как будто по сигналу, по лестнице спускаются еще две девушки и присоединяются к нам. Меня знакомят с Элизабет, маленькой, похожей на крысу девицей, из тех, у кого не бывает собственного мнения, и худенькой Сесили, поджимающей губы при виде меня.