Сад размером в полтора акра был сильно запущен, и я с радостью взялась приводить его в порядок. Когда мои родители наконец переехали в дом с садом, я уже не жила дома. Так что сад в «Дормерс» стал моей первой реальной возможностью надеть толстые садовые перчатки. Я обрезала кусты ежевики, привозила тачки лиственного перегноя из ближайшего леса, разбивала клумбы. Берти Блатч, председатель моего избирательного округа, оказался еще и садоводом: но, хотя он давал мне советы, мои розы никогда не были похожи на его.
Для близнецов «Дормерс» стал седьмым небом. У них появились свой собственный сад, возможность играть с детьми соседей и гулять в лесу – не в одиночестве, конечно. Дом был частью имения, вокруг не было транспорта и место было безопасным для детей. Ужасную перспективу упасть в пруд я сразу же исключила, засыпав его землей и превратив в розовую клумбу.
Мои парламентские обязанности означали, что я не всегда могу вернуться домой к тому времени, когда близнецам пора ложиться спать, поэтому я настаивала на том, чтобы вся семья собиралась за завтраком. Возможность общения нам обеспечивали парламентские каникулы и длинные парламентские выходные. Я чрезвычайно благодарна Барбаре, занимавшейся с моими детьми до тех пор, пока она не вышла замуж за местного садовода, и Эбби, сменившей Барбару, которая тоже стала близким другом нашей семьи. Они следили за детьми, но каждый вечер я звонила из парламента домой около шести часов, чтобы узнать, все ли хорошо, и дать детям возможность рассказать обо всем, что было важным для них.
Выходные давали возможность заняться домом и обычно посвятить себя большой выпечке, точно так, как мы это делали дома в Грэнтеме. В летние месяцы Дэнис и я работали, а дети играли в саду. Но по субботам в сезон рэгби Дэнис обычно судействовал или смотрел матч, об этом мы договорились с первых дней нашего брака. Иногда, когда он судействовал на важном матче, я сопровождала его. По воскресеньям мы брали близнецов на службу в приходскую церковь Фарнборо. Дэнис был англиканцем, и мы оба считали, что детей будет сбивать с толку, если мы будем ходить в разные церкви. Тот факт, что местная церковь относилась к «низкой церкви»{ Направление в англиканской церкви, отличается отказом от внешней обрядности. (Прим. ред.)}, облегчил для меня, методистки, переход в другую церковь. Ведь основатель методизма Джон Уэсли считал себя членом англиканской церкви вплоть до дня своей смерти. Я не чувствовала, что перешагнула какой-то важный теологический рубеж.
Уик-энды, как и семейные отпуска, были для меня бесценным отдохновением. Мы на месяц снимали дом на побережье в Сассексе прямо возле пляжа, рядом всегда оказывались другие семьи с маленькими детьми. Позднее мы регулярно ездили в семейный отель в Сивью на острове Уайт. Переправа через канал Солент казалась детям огромным приключением. На пути к побережью в машине мы всегда проезжали место под названием «Четыре Марка». Я никогда не могла ответить Марку на вопрос, кто эти четверо были. Не могла я придумать и убедительного ответа для Кэрол, которая полагала, что это несправедливо, что должно быть и место под названием «Четыре Кэрол».
Трудно сказать, когда ты больше беспокоишься о своих детях: когда они рядом или когда далеко. Я хотела, чтобы дети были дома, пока были маленькими, но, к несчастью, близлежащая школа, в которую ходил Марк, закрылась в 1961 году, и Дэнис убедил меня, что лучше будет, если он поступит в Белмонтскую подготовительную школу-пансион. Белмонт был как раз на границе с Финчли, так что я могла водить его обедать. Кроме того, он был не слишком далеко в случае экстренных ситуаций. Но, чтобы не отставать, Кэрол решила, что тоже хочет учиться в пансионе. Дом казался пустым без детей.
К тому моменту в моей жизни образовалась еще одна пустота, которую невозможно было восполнить, это была потеря мамы, умершей в 1960 году. Она была краеугольным камнем семейной стабильности: управляла домашним хозяйством, помогала справляться с магазином, поддерживала моего отца в его общественной деятельности и, как жена мэра, вела огромную благотворительную работу в церкви. Как все люди, живущие ради других, она обеспечила успехи мужа и дочерей. Ее жизнь не была легкой. Хотя в поздние годы я много говорила о политическом влиянии, оказанном на меня отцом, именно от мамы я унаследовала способность самоорганизации многих обязанностей активной жизни. Ее смерть стала огромным шоком, хотя она и не была неожиданностью. После похорон мамы отец на некоторое время остановился в «Дормерс». В тот вечер, когда я отогнула уголок покрывала на его постели, на подушке лежала записка от Марка: «Дорогой дедушка, мне жаль, что бабушка умерла». У меня чуть не разорвалось сердце.