Однако, несмотря на страстное желание встать вровень с Византией, а затем и покорить её, у князя Святослава где-то в глубине его языческой души теплилось преклонение перед великой христианской державой. Отсюда выросло и его желание породниться с ней. Он пытался заглушить его, но ему это не удавалось. Оно, словно некий могучий росток, пробивало каменный нрав язычника, желая вырваться на свет Божий. Чувства князя раздваивались. Он был по-прежнему предан страсти овладеть Византией, но у него теперь перед глазами постоянно стоял сын-первенец Владимир. Святослав помнил завещание матушки и жаждал добыть Владимиру в жены византийскую царевну. Эта жажда лишала Святослава покоя. Он с нетерпением ждал в устье Дуная возвращения византийского посла Калокира, который должен был привезти согласие императора Цимисхия выдать за его сына Владимира одну из подрастающих царевен. Какая это была бы радость для бабушки Владимира, для его матери Малуши и, откровенно сказать, для самого великого князя!
Увы, Святославу не удалось утолить свою жажду. Император Иоанн Цимисхий не пошел ему навстречу и не дал согласия засватать для его сына невесту. Сказано было послом, на сей раз не Калокиром, а Аспардом, что в Византии нет невест для великокняжеских отпрысков языческой веры. Отказ Цимисхия возмутил и огорчил Святослава. Кипя гневом, он чуть не убил посла Аспарда, и с новой силой в нем пробудилось желание наказать спесивого императора.
Все эти душевные метания великого князя были ведомы мудрому дядьке Святослава - Асмуду, и он уводил своего воспитанника от грустных разочарований в светлый мир юности. Исподволь, в свободные от ратных дел часы Асмуд заводил речь о Киеве, о забавах отроков. И невольно Святослав сам погружался в мир отрадных воспоминаний.
Глава третья. ОРЛИЦА И ОРЕЛ
В стольный Киев Святослава влекло с той далекой поры, когда семнадцатилетнему князю явилось вдруг во сне лицо юной девы. Да и сама она потом предстала перед ним и не ушла, навсегда осталась в сердце юноши и мужа.
Вначале было удивление. Прекрасноликая дева, как утром разобрался Святослав, оказалась всего лишь ключницей его матушки. Звали её Малушей, и была она кровной сестрой богатыря Добрыни. Юный князь много раз на день видел её, но не придавал этому значения: немало их, дев, было в услужении великой княгини Ольги, его матушки. Но то, что Святослав увидел в ночи, во сне или наяву, потрясло его и покорило.
Он был в опочивальне. В оконце, которое смотрело на Днепр, светила полная луна. Ночь стояла душная, где-то за Днепром Перун погромыхивал гранитными валунами, зарницы играли. Святославу не спалось на ложе. Он встал, подошел к оконцу, открыл его, вдохнул свежий воздух да сразу и отпрянул от оконца: летела прямо на него белая орлица. Села она на притвор, осмотрелась и плавно опустилась на подлогу[20]. Голову гордо вскинула и на глазах у Святослава девой обернулась. Все проявилось враз: груди с коричневыми сосцами матово округлились, тонкая точеная талия обрисовалась, ноги, тоже точеные и длинные, обнаружились, тут же родимое место в соболиной опушке… В бане сие видел многажды княжич, а не притягивало взор. На сей раз сердце зашлось и поманило рукой огладить. Но дева повела своей рученькой и прикрыла соболиную опушку. Тогда княжич на её лицо посмотрел да в восторг пришел от своего открытия: стояла перед ним ключница Малуша, дочь боярина Малька из Любеча. На себя посетовал, почему прежде у него не было нужды присматриваться к лику юной девы, но все же помнил, что глаза у неё были голубые и в пол-лица, ресницы бросали тени на розовые щеки, брови - крылья ласточки и родинка на левой щеке. И губы её помнил, алые, полные, и шею белую, лебединую. Уж такая она, Малуша, ключница его матушки. Отыскала её матушка Ольга среди многих юных дев, принимаемых в услужение в великокняжеские терема.
Малуша всю себя показала юному князю, при том ласково улыбалась, дабы Святослав ненароком не застыдился. Но княжич стоял перед нею обомлевший, потому как проснулся в нем некто другой, весь в огне пылающий, но ещё сути огня не понимая. Сам княжич в сей миг столбом стоял перед Малушей, а тот, другой, пылающий, руку протянул к деве, грудей коснулся, шёлковую кожу под пальцами ощутил. Левая рука его на стан Малуше легла, вверх-вниз прошлась через крутое бедро, да все ради любознайства.
Ан нет, Малуша стряхнула руки княжича, как перышки, отступила от него, смеясь по-прежнему ласково. Сама плавно рукой повела, и спало с княжича отроческое платье, будто ветерком его сдуло. И сам Святослав предстал перед Малушей в сиянии юношеской стати. Не было рядом лишь шайки с водой, чтобы, как в бане, себя обмывать. Смущение почувствовал княжич от своей наготы, огнем его лицо опалило. Святославу прикрыться захотелось. Но в сей миг Малуша сама достала его руками, по лицу нежно провела, грудь огладила, ниже всего коснулась, будто смывая с него отроческую пелену, превращая в младого мужа. И добилась своего: Святослав руку её поймал, губами пристыл, вкус сандалового масла ощутил, да и привлек к себе, обняв сильными руками. Она же не сопротивлялась, сама приникла к нему, слилась с ним. Её огонь с его огнем свился и разбушевался. Да все только в них бушевало, но не между ними. Торжествовали только их чувства, руки же к запретному не прикоснулись, лишь сердца слились в одно большое и жаркое.
[20]