Реакция других родственников по Императорскому Дому была неоднозначной. Статус великой княгини (в отличие от ранга императрицы) по российским законам не требовал перемены веры от инославных супругов, поэтому остававшиеся лютеранками великие княгини (прежде всего, вел. кн. Мария Павловна (старшая)) забеспокоились, как бы этот шаг Елисаветы Феодоровны не привел к изменению законодательства и «утеснению» их свободы вероисповедания. Решение Елисаветы Феодоровны принесло боль ее отцу великому герцогу Гессенскому Людвигу IV. Будучи ревностным лютеранином, он воспринимал Православие с особенностями его вероучения, богослужения и традиций как уклонение от «чистого» христианства в «идолопоклонническую ересь». И, несмотря на огромную любовь к дочери, он так и не принял ее решения.
Именно религия разделяла Николая Александровича и принцессу Алису. И поступок Елисаветы Феодоровны стал примером для будущей русской императрицы. Из письма цесаревича Сергею Александровичу от 22 февраля 1891 г.: «Ты знаешь как мне близко к сердцу все, что касается тебя и тетеньки, поэтому, когда я прочел твое письмо, я положительно остолбенел от удивления и радости, что она так скоро решилась на это святое дело! Искренно тебе сознаюсь, что эта весть доставила мне двойную радость: перемена религии увеличит еще более ваше счастье, а мне может примером своим помочь достичь того, что я пламенно желаю всеми силами души… Я часто-часто думал и передумывал наш разговор втроем о переходе ее в нашу веру и не понимаю, отчего известие это так меня могло поразить».
Присоединение великой княгини к Русской Православной Церкви прошло тихо, в Лазареву субботу. Из письма Александра III к цесаревичу об этом дне: «Вся церемония на всех присутствующих произвела глубокое впечатление; я должен сознаться, что был глубоко проникнут серьезностью и знаменательностью этого события, и чувствовалась близость и участие чего-то таинственного и присутствие самого Господа!»[19]. Через неделю, на Пасху, Елисавета Феодоровна и Сергей Александрович уже вместе причащались.
Первое причастие на Светлое Христово Воскресенье… Еще год назад, после пасхальной службы, она звала цесаревича играть в теннис. Теперь же, начиная со следующего 1892 г., она говеет в первую и Страстную седмицу Великого поста, посещает службы утром и вечером, причащается на обеих неделях. В 1893 г. Елисавета «ходит ко всем службам» даже будучи тяжело больной… В 1900 г. вместе с мужем она раскрывает красоту великопостных служб царской чете, специально приехавшей говеть в златоглавой Москве. Впоследствии и Марфо-Мариинскую обитель она откроет в предверии Великого Поста: «Первая наша неделя целиком прошла в молитвах, покое и говении, затем мы приняли Святое Причастие, после чего начали новую жизнь», — из ее письма к государю[20].
Через несколько дней после объявления решения Елисаветы Феодоровны о принятии Православия последовал указ Александра III о назначении Сергея Александровича московским генерал-губернатором. Фактически «роль царского наместника в центральной России». Ему принадлежала высшая административная власть на подведомственной территории; он был наделен правом вводить положение об усиленной охране, запрещать всяческие собрания, закрывать торговые и промышленные предприятия, высылать подозрительных, запрещать периодические издания и т. д. Ему непосредственно подчинялись губернаторы и высшие административные чины; он имел право прямого доклада царю и право запроса министрам. Позднее, в 1896 г., он получил и должность командующего Московским военным округом, включавшим десять губерний вокруг Москвы[21].
Роль супруги генерал-губернатора, безусловно, была публичной и политической, что автоматически предполагало наличие открытых недругов и скрытых врагов. Но были ли у нее друзья? Из письма великой княгини к государю (март 1899 г.): «Я уверена, что ты не хотел бы видеть великих князей на столь высоких постах, а тем более в должности генерал-губернаторов — мы, в нашем положении, не должны занимать такие посты, где бы к нам относились как к простым смертным. В военных верхах — дело другое, это всегда была и есть служба, которую ждут от великих князей, все другие должности, где человек становится мишенью для каждого, явно низводит наше положение… мы, великие князья, не должны оказаться в положении людей, которых можно смещать <с должности> как обычных людей. Мы должны окружать престол нашего государя и сохранять ему верность».
21