Они накрыли его двумя коврами, привезенными Приамом в колеснице, а остальные дары унесли в шатер и потом вышли снова, чтобы положить в колесницу носилки.
Когда Ахилл спрыгнул с квадриги, я решил, что настал подходящий момент, подошел к нему, коснулся его плеча и сказал вполголоса:
— Я должен поговорить с тобой.
Он резко повернулся:
— О чем?
— Не передашь ли ты сообщение от меня царю Менелаю?
— Я тебе не посыльный. Пред тобой великий Ахилл.
Что у тебя за сообщение?
— Елена вернется к Менелаю — я слышал это из ее уст, — быстро отозвался я. — Она скорбит о ваших потерях. Если вы окончите войну, она вернется. Говори — твоего слова будет достаточно.
Некоторое время Ахилл молча смотрел на меня, потом презрительно усмехнулся:
— Выходит, троянцы хотят мира? Неудивительно!
Видишь труп Гектора в этой колеснице? И месяца не пройдет, как все троянские собаки будут лежать бездыханными, а ваш город обратится в руины! Скажи Елене, пусть не оплакивает наши потери — скоро ее вернет к нам наша доблесть.
Не дожидаясь ответа, он круто повернулся и вошел в шатер.
Вот чем закончился мой план — насмешками и оскорблениями! Мои уста были немы, но в сердце полыхала ярость. В тот момент я не стал бы договариваться с греками, даже если бы мог. Я корил себя за то, что думал об этом, и клялся отомстить Ахиллу. Вы будете смеяться, услышав это, но моя клятва была вполне серьезной.
Тогда я впервые понял, что значит настоящая ненависть. Я был готов разорвать Ахилла на куски и бросить их собакам, чем он сам грозил Гектору.
Покуда я стоял, устремив пылающий взгляд на вход в шатер, там появился Приам, поддерживаемый Алкимом и Автомедонтом. Я помог ему сесть в квадригу, рядом с мертвым телом сына, вскочил на сиденье впереди и взялся за поводья, когда Автомедонт обратился ко мне:
— Дай своим лошадям крылья, если хочешь доставить своего царя в Трою живым и невредимым. Стоит о его присутствии в лагере узнать Агамемнону, вам конец. И как только вы решились явиться сюда!
Я поблагодарил его кивком и, не нуждаясь в дальнейших поощрениях, погнал лошадей.
Вновь колеса нашей квадриги загремели по длинной аллее греческого лагеря. Но при первой возможности я свернул в поле, помня о предупреждении Автомедонта держаться подальше от шатра Агамемнона. Снова мы промчались по каменистому, изрезанному колеями полю сражения, пересекли равнину и проехали мимо гробницы Ила. Я не позволял лошадям замедлять скорость, пока мы не достигли городских ворот.
Но дальше ехать оказалось невозможно. Горожане, издалека заметив наше приближение, столпились, чтобы приветствовать нас, а когда стало известно, что мы добились успеха, они устремились к нам, чтобы взглянуть на останки их героя. Но Приам не позволил им этого.
— Назад, трусливые рабы! — вскричал он, сверкая глазами. — Вы не следовали за ним, когда он был жив, а теперь мешаете привезти домой его тело. Прочь!
Услышав властный голос царя, толпа расступилась, дав нам дорогу, и я вновь погнал лошадей, которые неслись по улицам, словно сыновья Ксанфа[96]].
У дворца нас ожидала еще одна толпа женщин и детей, царей и воинов. Они почтительно отступили при нашем приближении, пока я не обратился к ним за помощью.
Кто-то помог Приаму сойти на землю, другие сняли с колесницы тело и понесли его вслед за престарелым царем. Со всех сторон слышались горестные вопли и стенания. В тот день вся Троя впервые облачилась в черное. Одежды других цветов нигде не было видно.
Мой подвиг был у всех на устах. Меня проводили в мои покои, как великого героя; воины соперничали друг с другом за право подать мне вино и печенье.
Мне это нравилось, но на сердце моем лежал тяжкий груз. Мой план потерпел неудачу — я молча глотал оскорбления, которые Ахилл бросал мне в лицо, и, что хуже всего, видел близкую гибель Трои, ибо в городе не осталось никого, кто мог бы противостоять могучему греку.
Я поклялся отомстить, но то же сделали все мужчины в Трое, а клятвы не убивают.
Единственной радостью было услышать от царя Приама, что Гектору, по крайней мере, будут обеспечены достойные похороны. Ахилл, по просьбе Приама, согласился на двенадцатидневное перемирие, обещав, что греки не покинут лагерь в течение этого периода.
Однако по совету Энея на стенах выставили стражу, чтобы она дежурила днем и ночью на случай внезапного нападения.
К тому времени мы уже знали коварство греков.
На следующее утро началось сооружение погребального костра. Рабов с телегами отправили в лес на западе города за дровами и хворостом. Они работали девять дней, пока не воздвигли штабель высотой в двадцать человек. К утру десятого дня все было готово.
При первой же возможности я доложил Елене о провале нашего замысла. Она выразила свое сожаление, принесла жертву Афродите и вскоре забыла обо всем, хотя публично заявляла над телом Гектора, что он был ей дороже собственного мужа.
Некоторые приняли это за признание в тайной близости между ними — постыдная клевета на мертвого героя! Гектор слишком любил Андромаху, чтобы принять объятия другой женщины, даже Елены Аргивской.
Но я должен защитить и имя Елены в память о ее доброте ко мне. Она не забыла о своем обещании присутствовать на нашем бракосочетании в храме Гефеста. Оно состоялось на третий день после возвращения тела Гектора и прошло торжественно, ибо мой подвиг в качестве возницы Приама прославил меня на всю Трою.