— Идей! Сын мой! А где Фегей? — Поняв по моему взгляду, что случилась беда, отец разжал объятия и отшатнулся. — Скажи мне, что с моим сыном Фегеем?
— Он мертв, — напрямик ответил я.
На мгновение мне показалось, что отец сейчас упадет. Я бросился вперед, чтобы поддержать его, но он уже выпрямился во весь рост своего дрожащего старческого тела.
— Такова была воля Зевса, — твердым голосом произнес он и быстро добавил, словно пораженный внезапной мыслью: — А тело? Ты привез мне его, Идей?
Ты не оставил убитого брата?
Но к этому времени начала собираться толпа, и я, не желая делать наши семейные горести общим достоянием, взял старика за руку и повел к дому, находящемуся неподалеку.
Сидя в мраморном дворе — гордости моего отца, где мы с Фегеем играли в солнечные дни нашей юности, — я подробно рассказал обо всем. Героическая гибель Фегея заставила старика почти забыть о своем горе и о гневе на меня за то, что я бросил тело брата. Он повторял снова и снова:
— Фегей пал в бою от руки греческого царя!
Казалось, будто отец находит успокоение в этой мысли, но было видно, что несчастье состарило его на десять лет. Мы говорили около часа. Я пытался утешить старика, но вся глубина его чувств выразилась в странном требовании, которое он мне предъявил. В нескольких словах оно сводилось к тому, чтобы я снял доспехи и больше не участвовал в сражениях.
— Неужели, отец, ты советуешь мне играть роль труса? — изумленно спросил я.
— Ты отлично знаешь, Идей, что сын Дара не может быть трусом. Я всего лишь торговец, хотя и исполняю обязанности жреца, и мои кости трещат от старости, но тем не менее я носил оружие в первые три года осады. Разве не мое копье сразило Амикла? Но сейчас я потерял одного сына и не хочу потерять последнего.
Царь Приам[17]] с его пятьюдесятью детьми может себе позволить быть расточительным. А кроме того, разве я не слышал, как ты смеешься над этой войной и ее целью? Ты должен радоваться возможности не участвовать в ней.
— Конечно, эта война с самого начала была нелепой, и мне не хотелось умирать за то, чтобы этот болван Парис[18]] мог оставить при себе свою женщину. Но я не стану поступать недостойно, да и как могу я бросить оружие, когда Троя нуждается в каждом воине?
Отец улыбнулся:
— Мой умный Идей задает такой глупый вопрос! Сын мой, Троя нуждается не только в тех, кто носит оружие.
Завтра караван с шелком отправляется во Фтию[19]].
— Это не по мне.
— А как насчет гарнизона у Скейских ворот?
— Нет. Либо я буду сражаться, либо нет. Полумеры мне не нужны.
Услышав мой вторичный отказ, отец задумался.
— А что ты скажешь насчет поста вестника во дворце?
— Во дворце Приама?
— Разумеется.
— Но это невозможно, — возразил я. — Пост занят Ялиссом.
— А если бы я мог добыть его для тебя?
— Я бы с радостью его принял.
— Клянешься Зевсом?
— Такая клятва для меня ничего не значит.
— Знаю. — Лицо отца помрачнело. — Отрекаться от богов дурно, сын мой. Но не будем сейчас об этом спорить. Значит, ты обещаешь? О, Идей, я бы не вынес потери моего последнего сына! Этот пост будет твоим.
Где мой жезл и плащ? Я повидаюсь с Антенором и вернусь через час.
Отец удалился. Оставшись один, я сел на мраморную скамью и задумался. Мне было нелегко сосредоточиться, так как у меня из головы не выходило распростертое на земле тело убитого брата.
Впервые для меня стала очевидна вся серьезность девятилетнего противостояния между греками и жителями Троады[20]], которое до сих пор казалось мне нелепой шуткой. Но теперь мой любимый брат Фегей ушел навсегда, а это было более чем прискорбно. Мысли о нем одолевали меня более часа, пока наконец я не заставил себя переключиться на настоящее и подумать о будущем.
Я не слишком надеялся на успех отцовской затеи.
Пост вестника уже три года принадлежал Ялиссу, считавшемуся одним из самых любимых сыновей царя Приама. Мне казалось невероятным, что его лишат этой чести по просьбе троянского торговца — пусть даже такого богатого и видного, как мой отец.
К тому же отца уже удостоили почетной должности жреца Гефеста[21]].
Что же мне делать? Вернуться к сражениям, к утренним походам в храм и нелепым жертвоприношениям богам, к безнадежному и бесконечному противостоянию? И все из-за того, что Менелай[22]] не может отказаться от женщины, способной сбежать с молодым повесой вроде Париса!
Боги Олимпа![23]] Кому нужна такая жена? Любой здравомыслящий человек радовался бы, избавившись от нее.
Я много раз видел Елену[24]] — мы называли ее Елена Троянская, чтобы позлить греков, — в храме, на улице, в коридорах дворца, на Скейских башнях — и никогда не мог понять, что Парис и Менелай в ней нашли. Но у каждого свой вкус.
Клянусь Зевсом, если бы я не помнил фессалийскую[25]] девушку, прекрасную, как Брисеида…[26]]
— Идей, сын мой! Ты — вестник!
Это был голос моего отца. Он вошел во двор, опираясь на посох и тяжело дыша.
Я в изумлении вскочил на ноги:
— О чем ты, отец?
— Ты — вестник во дворце царя Приама. Я виделся с Антенором, а ты знаешь, каким он пользуется влиянием. Этот пост твой.
Я уставился на него, не веря своим ушам:
— А как же Ялисс?
— Ялисс рад возможности выйти на поле битвы. Все улажено.
— И когда я должен заступить?
— Завтра. С появлением колесницы Феба-Аполлона[27]]. Времени мало, сын мой, а сделать предстоит многое. Нужны мантии, расшитые золотом, и много других вещей. Пойдем, Идей, надо торопиться.
Глава 2
Елена
Рано утром, на четвертый день после смерти брата, я обнял отца на прощание, вскочил в позолоченную колесницу и приказал вознице:
— Вперед!
Я надолго покидал отчий дом, чтобы занять место во дворце Приама в качестве царского вестника.
Оглядываясь назад, покуда дом был виден, я не переставал думать о прошлом. Мысль о смерти Фегея сделала расставание еще более тяжким, ведь мой престарелый отец остался в одиночестве. Но я знал, что он не ропщет, ибо, будучи истинным троянцем, ставит честь семьи превыше личного счастья.
Назначением на пост царского вестника гордилась бы любая семья. Это делало меня приближенным к царю.
Мои обязанности ничем не отличались от обязанностей вестника в обычном богатом семействе. Все царские пергаменты — гражданские, военные и религиозные — находились на моем попечении. Распоряжения о празднествах и жертвоприношениях, касающиеся семьи царя Приама, должны были передаваться мною жрецам. Все военные приказы также проходили через меня, кроме тех, которые отдавались на поле битвы.
Мне неоднократно приходилось бывать во дворце, но только сейчас я обратил внимание на все его великолепие. Здание из белого мрамора, сверкающего на солнце, тянулось к небесам, наполняя меня благоговейным восторгом.
Когда мы проходили мимо стражников со щитами и копьями, стоявших у внешних ворот, они отсалютовали нам. В следующую минуту мы оказались в начале длинного коридора из желтого мрамора, по бокам которого высились колонны из яшмы.
Пройдя по нему к подножию главной лестницы, также из желтого мрамора, мы поднялись в верхний коридор, приведший нас в зал, где должна была состояться церемония введения в должность.
Признаюсь, я был немного испуган. Блистательное общество, собравшееся в мою честь во главе с восседавшими на троне царем Приамом и царицей Гекубой[28]], само великолепие огромного зала объясняли мое смущение. Массивные мраморные колонны, тянущиеся во всю длину, разделяли помещение на четыре широких ряда. Стены из белого мрамора окаймляли резные украшения из золота. На дальней стене, где находился трон, свисали шелковые занавеси, расшитые золотом и увенчанные балдахином над головами Приама и Гекубы.
24
Дочь Леды и Зевса, принявшего облик лебедя, славившаяся своей красотой. Выбрала себе в мужья Менелая, но, соблазненная Парисом, бежала в Трою, что стало причиной войны.
26
Дочь царя леяегов Брисея. Ахилл захватил ее во время завоевания греками городов, союзных Трое. Агамемнон отобрал ее у Ахилла, что стало причиной ссоры между ними и ухода Ахилла с поля битвы.
27