Одна лишь Гекуба выглядела печальной.
— Увы, мой бедный Гектор! — вздохнула она. — Если бы это произошло раньше!
Со всех сторон слышались крики:
— Греки получили свое!
— Они поняли, что ничего не могут сделать без Ахилла!
— Сам Одиссей пришел просить о мире! Должно быть, им приходится несладко!
И так далее до бесконечности. Разумеется, Одиссей слышал эти обескураживающие замечания, но не подавал виду.
Приам, несмотря на преклонный возраст, не забыл дипломатические трюки, которыми славился ранее.
Несомненно, его сердце было преисполнено облегчением и радостью, но на лице у него это не отражалось. Когда Эней умолк, царь поднялся и протянул руку. Шум тотчас же прекратился — все смотрели на царя, затаив дыхание и ожидая ответа.
— Одиссей, — заговорил Приам, сурово глядя на грека, — меня не удивляет, что ахейцы ищут мира. Но жители Трои, хотя и отважны, тоже не слишком любят войну. Пожалуй, я бы мог сразу ответить, но сначала должен поговорить с моими советниками. Антенор, Эней, Гикетаон, Панфой, Укалегон, Ламп, отправляйтесь с вашими спутниками в зал совета. Идей… где мой вестник?.. Идей, ты тоже иди туда. Я присоединюсь к вам позже. Полит, проводи Одиссея во дворец и ублажай его яствами и танцами, покуда мы не примем решение.
В толпе послышался недовольный ропот — было легко догадаться, что задержка не нравится людям. Если предлагают почетный мир, почему не заключить его сразу же? Но Приам взглядом заставил их умолкнуть, подав знак рабам помочь ему сойти с трона.
Мы поехали к дворцу на колесницах. Улицы были переполнены, лица людей сияли, даже Одиссея приветствовали со всех сторон. Мне казалось неразумным открыто демонстрировать греку наше желание мира, но тот, кто ожидает от народа благоразумия, всегда будет разочарован.
В тот день атмосфера в зале совета была лишена тревоги, одолевавшей нас долгие утомительные месяцы. Одного взгляда на советников было достаточно, чтобы узнать их мнение, — лица всех выражали удовлетворение и радость.
На первый вопрос — принять ли предложение мира — все ответили утвердительно. Тогда Приам заговорил о подарке грекам, отметив, что, учитывая столь великий повод, выбор должен быть неординарным.
Сразу же начался спор. Панфой предложил золотые вазы Эвриала, но Антенор возразил, что греки могут принять их за погребальные урны и счесть это оскорблением.
Предложения сыпались одно за другим: двенадцать фракийских жеребцов, знаменитые покрывала Гектора с золотым шитьем, сто талантов золота, наконец, сама Елена.
Дискуссия разгоралась, когда Гикетаон заметил, что хорошо бы сначала узнать, какой дар намерены преподнести греки. Согласно Одиссею, им потребовалось пять дней непрерывной работы, чтобы соорудить его, — следовательно, это нечто оригинальное.
Предложение было одобрено единогласно, и в комнату, где Одиссей сидел с Политом, отправили гонца спросить о греческом даре. Мы молча ожидали его возвращения. Вскоре он появился в зале.
— Дар греков, — сообщил гонец Приаму, — огромный деревянный конь высотой в двадцать локтей.
Мы удивленно посмотрели друг на друга, интересуясь, откуда ахейцы взяли столь необычную идею.
— Странная фантазия, — заметил Панфой. — Возможно, это намек на фессалийских жеребцов, захваченных Диомедом.
— Скорее намек на печальную нужду Трои в лошадях, — иронически вставил Гикетаон.
Эней поднялся.
— О царь, — обратился он к Приаму, — мне не нравится эта затея греков. Обычный подарок удовлетворил бы меня куда больше.
— Ты, как всегда, подозрителен, — нахмурился Приам. — Какую уловку ты усматриваешь в этом?
— Не знаю. Но я бы советовал отказаться от этого странного дара — хотя бы потому, что его предлагает хитроумный Одиссей. Тебе известна его репутация — за ним нужно наблюдать в три глаза.
Но Энея дружно высмеяли. Даже Антенор отмахнулся от его предубеждения.
— Если ты боишься деревянного коня, — заметил Приам, — то как ты скажешь об этом человеку? Греки поднимут нас на смех. Их подарок изобретателен — они старались нам угодить, и мы не должны оскорблять их отказом.
Нет нужды пересказывать утомительные дебаты, продолжавшиеся до полудня, — достаточно сообщить, что наш выбор остановился на расшитых покрывалах Гектора и ста талантах золота.
Решение поддержали все, и, хотя Эней упорствовал в своих подозрениях, гонца вновь отправили к Одиссею. Он принял известие о нашем согласии с бесстрастным лицом, сказав, что деревянного коня сегодня же доставят в Трою через Скейские ворота.
Мы проводили Одиссея к его колеснице; за нами следовали рабы с покрывалами Гектора и сотней талантов золота. Их сложили в квадригу к ногам грека; возница вскочил на свое сиденье, и, окруженный двумя десятками воинов в качестве почетного эскорта, Одиссей отбыл в лагерь.
Таким образом мир пришел в Трою. Он был очень кратким — всего лишь мнимым спокойствием перед опустошительной бурей, но тогда мы этого не знали.
Женщины и дети ходили по улицам, распевая баллады и гимны; воины обнимали жен и детей со слезами радости; уже начались приготовления к пиру и празднику, назначенному на третий день.
Конечно, лица некоторых были печальны, ибо мир не мог изменить прошлое и заставить души умерших вернуться из царства теней или полей Элизия. Но нотки печали лишь подчеркивали всеобщее ликование.
Позднее мы с Гекамедой отправились к Скейским башням вместе с царской семьей, советниками и воинами. Эней, увидев меня на ступеньках дворца, пригласил ехать в его колеснице. Я охотно согласился, усадив Гекамеду в одну из дворцовых повозок с Кассандрой и Андромахой.
Мы медленно ехали по улицам. Люди приветствовали Энея и меня — он принимал это на свой счет, хотя не исключено, что большинство приветственных криков относились к моему участию в гибели Ахилла и моей роли возницы Приама во время поездки в греческий лагерь за телом Гектора.
На башнях мы обнаружили огромную толпу, которая продолжала увеличиваться. Подойдя к восточному парапету, мы с Энеем увидели то, что в этот момент приближалось по равнине к городским воротам.
Деревянного коня волокли две сотни солдат, возглавляемые воином в колеснице. Даже с высоты башен он выглядел огромным — названный Одиссеем рост в двадцать локтей казался преуменьшением. Половина солдат тянула коня спереди за прикрепленные к нему кожаные ремни, другая половина толкала его сзади.
На башнях царило возбуждение, вызванное не столько видом странного подарка, сколько миром, который он символизировал, хотя простое любопытство играло не последнюю роль. На прибытие Приама и Гекубы почти не обратили внимания, хотя послышался шепот, когда увидели, что за ними следуют Андромаха, Кассандра, Гекамеда, Поликсена, Агав — короче говоря, все царское семейство.
Вскоре деревянный конь приблизился к воротам.
Выглядел он достаточно нелепо — ноги были раза в два длиннее тела; хвост, также из дерева, торчал сзади, словно ручка от умывальника. Короче говоря, если бы я стал перечислять все его дефекты, то не уложился бы и до конца дня. Повернувшись к Энею, я заметил, что Одиссей правильно поступил, предупредив нас, что это конь, иначе мы бы ни за что не догадались.
Оставив коня шагах в десяти от ворот, солдаты отошли назад по приказу их командующего, который, стоя в колеснице, возвысил голос, глядя на башни.
— Великий Приам, я привез дар греков. Это наше прощание — наши корабли готовы к отплытию, а шатры собраны. Пусть ты и Троя вечно наслаждаетесь миром и счастьем. Прощайте!
В ответ Приам молча кивнул.
Грек развернул свою колесницу; солдаты выстроились в ряд. В следующий момент они уже маршировали по равнине в сторону греческого лагеря. Глядя на восток, мы поняли, что воин говорил правду: шатров не было видно.
Приам повернулся к гонцу:
— Спустись к начальнику стражи, вели ему открыть ворота и втащить коня в город. Его следует установить на Дореонской площади — в том месте, где был воздвигнут погребальный костер Гектора. Ступай!
Гонец направился к выходу, но в это время из-за трона послышался крик: