— Да. Я видел тебя сзади.
— Но как ты пришел…
— Через дверь Амфиба.
— А каким образом греки…
— Они прятались в брюхе деревянного коня, выбрались оттуда ночью, открыли ворота и впустили остальных. Это был ловкий трюк Одиссея.
— А твоя жена… твой сын…
— Меня застигли врасплох в постели, убили жену и сожгли дом. Мой сын во дворце.
Оглядевшись, я увидел зарево пожара на востоке — в направлении Скейских ворот.
— Мне удалось бежать, — продолжал Эней. — Мы должны спасти Приама и Гекубу. Ты видел их?
— Нет.
— Найди их и отведи в красный зал сзади — его можно оборонять лучше других. Я сменю тебя здесь.
— А если они откажутся?..
— Не мешкай! Уведешь их силой!
Бросив взгляд на греков, которые, заметно увеличившись в числе, продолжали бросать в нас камни и дротики, я побежал во дворец.
Рабы — большей частью женщины — сновали туда-сюда, крича и рвя на себе волосы. Один оказался у меня на пути в конце коридора. Пробегая, я оттолкнул его к стене и услышал у себя за спиной его проклятия.
Наконец я добрался до царских покоев. Передняя была пуста. На пороге соседней комнаты я застыл как вкопанный при виде представившегося мне зрелища.
Приам стоял в центре помещения, застегивая доспехи, настолько тяжелые, что его сморщенные старческие руки едва могли их поднять. У ног храброго старика ползали на коленях Гекуба, Кассандра, Поликсена и Андромаха, ломая руки и умоляя его не уходить.
— По-вашему, я должен сидеть здесь, как женщина, когда мой дворец атакуют? — крикнул он. — Кассандра, Андромаха, помогите же мне! — Царь тщетно пытался прикрепить массивный щит. При виде меня он воскликнул: — Идей!
Я подбежал к нему:
— Да. Меня прислал Эней. Вы все должны идти в красный зал — там мы сможем вас защитить. — Подняв женщин, я подтолкнул их к двери, потом схватил за руку Приама. — В красный зал!
Царь не хотел идти, и я поволок его силой; царица и царевны последовали за нами. Приам бушевал, крича, что я дорого заплачу за то, что коснулся его особы. Не обращая на него внимания, я бежал по коридорам и лестницам.
В красном зале мы обнаружили нескольких человек — прислужниц Гекубы и Кассандры, сыновей Приама, Агава и Полита, Аскания, маленького сына Энея, и толпу рабов. Велев Агаву присматривать за отцом и следить, чтобы никто не выходил из комнаты, я побежал назад к выходу.
Внезапно я остановился. Не следует ли мне вернуться в мои покои и отвести Гекамеду в красный зал? Подумав, я решил, что она в такой же безопасности там, где находится сейчас.
Эней и его люди все еще удерживали вход, но площадь снаружи была заполнена греками, продолжающими прибывать каждую минуту. Камни и дротики летели в нас беспрерывно. Мы отбивались, но не могли причинить особого вреда грекам в полном вооружении.
Тусклое зарево, которое я видел в направлении Скейских ворот, распространилось и стало гораздо ярче. На моих глазах языки пламени взметнулись в воздух неподалеку от храма Гефеста.
Внезапно из толпы греков на площади отделилась фигура и направилась к дворцу, не обращая внимания на троянские копья и дротики. При свете факелов мы узнали Одиссея.
— Эней! — окликнул он. — Может быть, ты перестанешь прятаться за колоннами и покажешь свою силу?
— Лживый плут! — крикнул в ответ Эней. — Ты заплатишь за свое вероломство, прежде чем войдешь во дворец!
Одиссей расхохотался и повернулся к грекам:
— Аякс[102]]! Воины Итаки! Вперед!
Мы встретили копьями греков, возглавляемых Аяксом, не пытаясь пронзить их доспехи, а всего лишь оттесняя со ступенек к их товарищам. Падая, они скатывались вниз. Эней бросился навстречу Аяксу, ударив его мечом в щель между шлемом и латным воротником и сбросив с лестницы.
Греки снова устремились вперед и снова были отброшены. Многие троянцы пали, не будучи защищенными от греческих дротиков, но нас оставалось еще достаточно много, чтобы оборонять лестницу перед входом. Думаю, Эней, Полит и я втроем могли бы продержаться несколько часов.
Дюжине греков удалось пробиться наверх, но все они полегли, чтобы больше никогда не подняться. Ступеньки были завалены трупами, но греки во главе с Аяксом продолжали атаковать нас, топча тела своих товарищей.
— Не понимаю, — бормотал Эней, нанося удары мечом. — Где Одиссей? Я бы с радостью умер, если бы мне удалось сначала пронзить его лживую глотку!
Словно в ответ на его слова, из дворца донесся страшный вопль. В следующий момент к нам подбежал Агав с бледным лицом и выпученными глазами.
— Греки ворвались сзади! — крикнул он. — Мы пропали!
Приказав Политу оборонять вход с его людьми, Эней и я бросились во дворец. Поднявшись по лестнице и пробежав по коридору, мы оказались у входа в красный зал и застыли с криком гнева и ужаса при виде того, что представилось нашим глазам.
Одиссей с двумя десятками греков только что ворвались в комнату. На пути у них стоял царь Приам, подняв тяжелый меч; его мрачное старческое лицо пылало решимостью отчаяния. Меч опустился, отскочив от шлема Одиссея.
С громким смехом грек нанес ответный удар. Старый царь рухнул, как подкошенный, с клинком, застрявшим у него в груди.
Эней с яростным криком ринулся вперед; я последовал за ним. Сражаясь как безумные, мы пересекли порог как раз в тот момент, когда Одиссей поднял с пола за волосы царицу Гекубу и отсек ей голову одним ударом меча[103]].
Схватив жалобно кричащих Андромаху, Поликсену и Кассандру, греки поволокли их прочь. Эней пробился в угол, где съежился его маленький сын Асканий, посадил его к себе на плечи и повернулся, сражаясь как лев. Мальчик обхватил ручонками шею отца. Эней крикнул мне, что нам остается только спасать самих себя, если это возможно. Одиссей и еще два грека свалились на пол под ударом его меча.
Я продолжал сражаться, пытаясь пробиться к двери.
На моем пути оказывались простые солдаты — для их длинных копий не было места, поэтому я легко разил их мечом. Они прыгали на меня, стараясь повалить на пол, но я удержался на ногах и выбежал в коридор.
Я видел Эфру и Климену, служанок Елены, в руках греческих воинов. Саму Елену, несомненно, еще раньше увел Менелай, подняв ее с постели.
К счастью, греки еще не добрались до верхнего коридора. Преисполненный надежды, я побежал в дальний конец и ворвался в свои покои.
— Гекамеда! — позвал я и тут же увидел ее, стоящую на коленях в центре комнаты, воздев руки к небесам.
— Я думала, тебя убили, — простонала она, — и хотела бежать!..
Я уже принял решение — оставался лишь один возможный путь к спасению. Побежав в кухню, я схватил два ремня, каждый в длину около двадцати локтей, и крепко связал их. Потом я направился в комнату Гекамеды, окно которой выходило в сад позади дворца.
Вдвоем мы подтащили к окну тяжелую мраморную скамью. Я привязал один конец ремня к спинке скамьи, а другой перебросил через окно.
— Сможешь спуститься по ремню? — спросил я.
Вместо ответа, Гекамеда взобралась на подоконник.
— Когда спустишься, — велел я ей, — дерни за ремень, и я последую за тобой.
— Хорошо. — Вцепившись руками в ремень, Гекамеда начала спускаться. Я наблюдал за ней, выглянув из окна. Один раз она поскользнулась, и я с трудом сдержал крик ужаса, но ей удалось удержаться и благополучно спуститься на землю.
Дергать ремень было незачем — пламя горящих домов напротив дворца ярко освещало Гекамеду.
В следующий момент я уже был рядом с ней с мечом в руке.
Наш единственный весьма хрупкий шанс заключался в том, чтобы достичь Пилийских ворот на западной стороне города. Свернув налево, мы прошли до конца дворцовой территории, мимо домов Гектора и Париса и других зданий.
Выйдя на улицу, мы решили, что нам пришел конец. Со всех сторон слышался оглушительный грохот; всюду мы видели панику и смятение. Греческие солдаты, пьяные от чувства победы, убивали мужчин и детей и уносили женщин. Многие, насытившись кровью, грабили дома и лавки и выносили добычу, предварительно поджигая здания.
Остановившись, чтобы перевести дыхание, Гекамеда и я нырнули в первую же улицу, ведущую на запад.
Никаких деталей этой страшной прогулки по горящей Трое не сохранилось в моей памяти. У меня осталось лишь впечатление сплошного кошмара. Мы видели, как мужей вырывали из объятий жен и убивали у них на глазах, как маленьких детей разрубали мечами на груди их матерей, и множество других, столь же ужасных деяний.
102
Если речь идет об Аяксе Теламониде, то это ошибка. Богиня Афина помрачила его ум, он перебил весь скот греков и, придя в себя, покончил с собой еще до взятия Трои.
103
Согласно мифам, Приама и Гекубу убил не Одиссей, а Неоптолем, сын Ахилла и Деидамии, который, мстя за отца, не щадил ни стариков, ни женщин, ни детей.