Разыскивая верных людей, которых знал лично, бывших красногвардейцев-севастопольцев, Мокроусов подался в Ростов. В Ростове в частях Кавказского фронта нашел старых друзей — и Кулиша, и Соколова, и Ефимова. Достать катер оказалось сложнее.
У Мокроусова был мандат и письмо к члену Реввоенсовета Кавказского фронта товарищу Трифонову. К нему и пошел.
Трифонов в свои тридцать три года выглядел солидно: плотный, с квадратными плечами, с крупным лицом, бородка клинышком, пенсне на черном шнурке. Он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, и трудно было понять, слушает ли он Мокроусова. Но он слушал. А выслушав, покачал черной гривастой головой, протер очки безукоризненно чистым платком, снова нацепил их на увесистый нос и сказал:
— Абсурд! Я не хочу вашей гибели, товарищ. Катер не дам. И не просите…
— А я и не прошу, — вспылил Мокроусов. — Вас просит помочь нам член Реввоенсовета товарищ Рейнгольд Берзин. Я назначен командующим Повстанческой армией, которой пока нет, и любой ценой должен выбраться в Крым. А хотите ли вы моей гибели или не хотите — это меня беспокоит меньше всего. Гудбай!
Он сгреб документы, сунул их в карман и вышел из кабинета.
— Мокроусов, вернитесь! — услышал за спиной голос Трифонова.
Когда Алексей вернулся, Трифонов сказал:
— Будь по-вашему. Только я ни за что не отвечаю. Нет у нас исправных катеров, нет. Ищите — может, повезет, безрассудный вы человек, — и усмехнулся.
Алексей вышел. Он недоумевал: что тут — осторожность или трусость? Этот спокойный, уравновешенный человек, каким, наверное, и должен быть член коллегии Наркомвоена, вызвал у него прилив глухой ярости. Своей усмешечкой Трифонов как бы заранее обрекал на неудачу то дело, на которое беззаветно шли Мокроусов и его товарищи. Не верил. Не поддержал духовно. Дескать, я отговаривал, ну, а если решил свернуть шею — твое личное дело…
Алексей ничего не видел перед собой и вздрогнул, когда кто-то схватил его за руку.
Мокроусов не верил глазам: перед ним стоял Иван Папанин и широко улыбался. Оказалось, он служит сейчас в Николаеве комиссаром оперативного отдела штаба морских сил Юго-Западного фронта. Приехал обследовать Азовскую флотилию. Флотилия одна, а распоряжаются ею сразу два фронта. Непорядок.
И когда Мокроусов изложил ему план высадки десанта, Папанин сразу напросился в экипаж.
— Вся беда в том, Ваня, — вздохнул Мокроусов, — катера у нас нет. Во всей Азовской флотилии. Вот ты теперь комиссар по морским делам, изволь найти катер! Нет — два катера! Срок — три дня.
Папанин ударил себя ладонью по лбу:
— В Новороссийске, в матросском отряде на «Гаджибее» — мой друзьяк Всеволод Вишневский. Попросту Володя. Может быть, вы его даже видали. В прошлом году был моим помощником по политчасти в Заднепровской бригаде бронепоездов. Правда, катер в аварийном состоянии и находится в Екатеринодаре.
— Что так?
— Недавно беляки хотели высадить десант на наш берег, между Анапой и Новороссийском. Ну, дозорный отряд встретил их салютом: всех потопил! Нашим тоже досталось. «Гаджибей» пришлось по Кубани тащить в Екатеринодар — до Новороссийска не додыбал бы… Так он, бедолага, и стоит в Екатеринодаре, как говорится, без руля и без ветрил.
И они всей группой отправились в Екатеринодар. Мокроусов с удовольствием покинул Ростов. Теперь, когда встретил Папанина, в благополучном исходе предприятия не сомневался: Иван был удачливый, всегда в ровном настроении, любил шутку. В Севастополе матросы души в нем не чаяли.
В Екатеринодаре, как и следовало, их ждало разочарование: старый, потрепанный катерок с потопленного в позапрошлом году миноносца. Хуже, чем Мокроусов мог предполагать.
— Ну, «Победитель бурь»! — саркастически скривился Ефимов. — Небось узлов пять, а то и шесть дает! А может сразу — на дно, к русалочкам.
— На безрыбье и рак рыба, — отозвался Папанин. — Держись за небось, доколе не сорвалось. — Он никогда не унывал. — Вот что, хлопчики, давайте погрузим это корыто на платформу и отправимся в Новороссийск. Уж там мой приятель Вишневский поможет откопать что-нибудь на кладбище судов! Ну, хотя бы ботик Петра Первого.
Все это выглядит неправдоподобно. Но история есть история. Мокроусов в своих воспоминаниях опишет именно этот эпизод:
«В Краснодаре (тогда — Екатеринодар) я увидел, как полсотни красноармейцев несли на своих плечах «Гаджибея» на железнодорожную платформу.
Едва погрузили, Папанин подал команду:
— Открывай бочонок!
Оказывается, он принес бочонок с пивом, которым угостил красноармейцев. Пили из большой кружки, сделанной из гильзы четырехдюймового снаряда.