Выбрать главу

Шлюха была милостива к ней — во всяком случае, пока. Впрочем, о положении дел в городе им было известно совсем немного, кроме того, что Момемн пока остается неприступным. Улицы были запружены народом, однако кмиральский и кампозейский лагеря казались чуть ли не заброшенными. Возле Малых Анкиллинских ворот поднимался столб дыма, однако ей сказали, что пожар произошел по несчастному случаю.

Фанайал, похоже, не имел никакого отношения к кровопролитной смуте, охватившей весь город. Получалось, что Майтанет увел со стен едва ли не всех солдат, чтобы иметь возможность утихомирить толпу — нетрудно было понять, что весть о её пленении вызовет волнения. И если бы Фанайал пошел на штурм Момемна, весь раскинувшийся под её ногами ковер зданий и улиц, уже превратился бы в поле бурного боя. Однако падираджа-разбойник предпочел занять в качестве собственной базы Джаруту и закрепить за собой сельскую местность вокруг имперской столицы, предоставив Эсменет то самое время, в котором она отчаянно нуждалась. При всей ирреальности и жути происходящего, вид диких шаек вражеских всадников обшаривавших окрестности, наполнял её душу облегчением, граничившим с подлинным блаженством. Пока языческая грязь оставалась за стенами, Телли и Кельмомасу ничего не грозило.

Она обратила внимание на то, как нариндар посмотрел на свои очищенные руки, а потом наклонил голову, как бы прислушиваясь… ожидая какого-то знамения? Он казался столь же странным и зловещим, как в тот судьбоносный день, когда она наняла его… в день майтанетова переворота.

Нариндар наконец повернулся и посмотрел ей в глаза.

— То, что ты сделал… — начала она, однако не договорила.

Он ответил ей безмятежным детским взглядом.

— То что я сделал, — отозвался он, вовсе не смущаясь тем, что подразумевала она. Голос его оставался столь же незаметным, как и его внешность, и все же…

— Но как? — Спросила она. — Как это стало возможным?

Как мог простой человек убить дунианина?

Он не стал пожимать плечами, но поджал губы. — Я всего лишь сосуд.

От этого его ответа по коже её побежали мурашки. Если бы она происходила из благородной касты, то могла не обращать внимания на эти слова. Только душа, взращенная в трущобах и подворотнях, в касте лакеев и слуг или вообще среди рабов, могла понять жуткий смысл этой фразы, только такие души способны были понять ужасы Четырехрогого Брата… Айокли.

Только самые отчаянные обращались к Князю Ненависти.

И Благословенная императрица Трех морей осенила себя знаком, известным одним лишь сумнийским шлюхам. По случайному совпадению между ними обоими прошел раб с полной персиков неглубокой корзинкой. Протянув руку, она достала из корзинки персик, то ли для того, чтобы скрыть, то ли для того, чтобы облегчить снедавшее её напряжение.

— Лови, — проговорила она, бросая плод нариндару.

Тот подхватил персик в полете. А затем, обеими руками поднял плод над открытым ртом, и впился в мякоть зубами, словно желая выпить из нее весь сок, как поступают неотесанные шайгекцы.

Эсменет наблюдала за ним со смесью ужаса и любопытства.

— Я хочу, что бы ты остался во дворце, — проговорила она, когда он опустил голову. Солнечный свет высветил струйки сока на бритом подбородке.

Сначала ей показалось, что он смотрит на неё, но потом она поняла, что он глядит сквозь неё, словно бы заметив нечто на далеких холмах…

— При мне, — поговорила Благословенная императрица Трех морей, с горечью закусив нижнюю губу.

Наемник продолжал смотреть прежним взором. В имперском Тронном зале послышался шум, разрываемый перекатами эхо. Его наконец нашли, Саксеса Антирула, экзальт-генерала метрополии, капитулировавшего перед Майтанетом — человека, который обрек бы её на печальный конец, если бы не милость Шлюхи.