Нариндар Иссирал, опустил голову в знак загадочного повиновения и сказал.
— Я испрошу совет у моего Бога.
Дыша, как подобает спящему ребенку, Кельмомас неподвижно лежал, скрестив ноги на мятых простынях, глаза его были закрыты, как подобает спящему, однако уши его внимали беспорядочной тьме, a по коже бегали мурашки, предвещая её прикосновение.
Она бродила по покоям, утомленная, он это знал, однако ещё не успокоившаяся после дневных тревог. Он слышал, как она взяла графин с сеолианского серванта, тот самый со сплетенными как змеи драконами, что время от времени привлекал к себе её внимание. И услышал, что она вздохнула в знак благодарности — благодарности! — за то, что графин оказался полон.
После послышалось шелковистое бульканье наполняемой чаши. И вздохи между последовательными глотками.
А потом слышно было, как она глядит в кружащееся пространство, как падает из ее рук, звякнув об пол, чаша.
Внутренне он курлыкал от удовольствия, воображая резкий запах её тела и её объятья, сперва порывистые, затем настойчивые, по мере того, как ослабевает отчаяние. Он чист, кожу его отскребли добела, умастили мылом, надушенным киннамоном, омыли водой, растворившей в себе настои мирры и лаванды. Она будет прижимать его к себе все крепче и крепче, a потом рыдать, рыдать от страха и от потери, и все-таки более всего от благодарности. Она будет сжимать его в объятьях и рыдать, беззвучно, стиснув зубы, не издавая ни единого звука, и будет ликовать оттого, что жив её сын… она будет трепетать, и будет торжествовать, и будет думать, пока он есть у меня…
Пока он есть у меня.
Она будет ликовать, как никогда не ликовала, будет дивиться невероятной запутанности собственной Судьбы. A когда пройдет приступ страстей, замрет, не говоря ни слова, внимая, прислушиваясь к дальнему рокоту вражеских барабанов, терзающему ночной воздух. Потом рассеянным движением взлохматит его волосы, следуя обычаю всех матерей-одиночек, брошенных своими мужьями. Ей придется улаживать все перенесенные ею несправедливости, придавать им сколько-нибудь упорядоченный облик. A потом она начнет прикидывать, как можно обезопасить его, не имея уверенности, и не мечтая…
И будет видеть в себе героиню, не столько в том, что будет сделано, но в том, что необходимо сделать. Она будет пытать всех, кого нужно пытать. Она прикажет убить всех, кого нужно убить. Она станет всем тем, в чём нуждается её милый маленький мальчик…
Защитником. Подателем. Утешителем.
Рабыней.
A он будет лежать как в дурмане, и дышать, дышать, дышать…
Прикидываться спящим.
Андиаминские высоты вновь лязгали и гудели своей подземной машинерией, вновь оживший… воскрешенной. Благословенная императрица направилась в опочивальню, извлекая длинные шпильки из своих волос.
Какой-то частью себя она будет следить, прошептал его проклятый брат.
Тихо!
Святейщий Дядя что-то рассказал ей.
Пять золотых келликов блеснули на темной ладони Нареи.
Имхайлас исчезает, унося жар собственной крови.
Коллегианин со смехом говорит девушке. — И вот тебе серебряный грош, помяни её… Поднимаясь по мраморной лестнице Эсменет не могла моргнуть, чтобы не увидеть и эти, и другие отчаянные образы из прошлого. У нее шла голова кругом от мрака тех дней, скорби по Инрилатасу, беспокойства о Кельмомасе и Телли, страха перед её братом, священным шрайей Тысячи Храмов. Солдаты разбегались при её появлении, оставляя кованые железные фонари, выставленные ради её же удобства, раскачивающимися словно на прутиках лозоходца. Она поднималась по ступенькам, и тени её качались, расщеплялись и соединялись. По улицам снаружи градом гремели копыта. Офицеры рявкали на свои подразделения. Никто не ожидал проблем, однако посреди всего беспорядка последних дней она предпочитала ошибиться, проявив излишнюю бдительность. Довольно было и одного мятежа, едва не унесшего её жизнь.
К тому же, было важно, чтобы она появилась здесь в собственном обличье, подобающем Анасуримбор Эсменет, Благословенной императрице Трех Морей. Она впивала всю радость триумфального явления, вздорного и пустого наслаждения возвращения хозяйкой в то место, где прежде была рабыней. Вместе с ней поднималась по лестнице сама Империя!