Эсменет остановилась наверху лестницы, удивленная тем, что почти не узнает это место. Однако Имхайлас привел её сюда ночью, она находилась в полной растерянности и смятении, и после этого не преступала порога Нареи до того дня, когда по прошествии нескольких недель шрайские рыцари выволокли её отсюда, не обращая внимания на слезы и крики. Она огляделась по сторонам, осознавая, что по сути дела и не была на этой лестнице или в этом зале. Солдатские фонари подчеркивали неровность штукатурки. Изумрудная краска шелушилась в одном направлении, напоминая змеиную шкуру.
Она увидела, что дочь ждет ее возле двери, лицо её казалось бледным пятном во мраке. Платье Телиопы (также её собственного пошива) состояло из черных и белых кружевных плиссе, таких мелких, что временами они напоминали захлопнутый манускрипт, расшитый повсюду крошечными черными жемчужинами. Льняные волосы Телли были высоко зачесаны и спрятаны под подходящим головным убором. Эсменет улыбнулась, увидев пред собой собственное дитя, которому доверяла. Она понимала, что в жизни тирана доверие нередко сходит на нет, оставляя слышным лишь голос крови.
— Ты сделала все очень хорошо, Телли. Спасибо тебе.
Девушка моргнула на свой странный лад. — Мать. Я вижу, что ты… что ты намереваешься сделать.
Эсменет сглотнула. Честности она не ожидала. Во всяком случае, здесь.
— И что с того?
Она не была уверена в том, что сумеет переварить ответ.
— Молю тебя передумать, — сказала Телиопа. — Не делай этого, мать.
Эсменет шагнула к дочери.
— И что, по-твоему, скажет твой отец?
Мрачная тень заползла в чистый и неподвижный взгляд Телиопы.
— Не решаюсь сказать, мать.
— Почему же?
— Потому что это ожесточит тебя… против того, что должно, должно быть сделано.
Эсменет делано усмехнулась.
— Такова причина моего недовольства собственным мужем?
Телиопа моргнула, обдумывая ответ.
— Да, мать. Такова причина.
Ей вдруг показалось, что она подвешена на крюке.
— Телли, ты не имеешь ни малейшего представления о том, что мне пришлось выстрадать здесь.
— Отчасти это заметно по твоему лицу, мать.
— Тогда чего же ты хочешь от меня? Как поступил бы твой отец?
— Да! — Воскликнула девушка удивительно ядовитым тоном. — Ты должна убить её, мать.
Эсменет с укоризной, если не с недоверием посмотрела на свою любимую дочь. Собственные необыкновенные дети давно перестали удивлять её.
— Убить её? Но за что? За то? что она поступила именно так, как поступила бы и я сама? Ты видишь только последствия прожитой мною жизни, дочь. И ты ничего не знаешь обо всей смешанной со смолой крови, которая переполняет эту растрескавшуюся посудину, которую ты называешь своей матерью! Тебе не известен этот ужас! Когда ты цепляешься и цепляешься за жизнь, за хлеб, за лекарства, за золото, необходимое для того, чтобы получить все необходимое достойным путем. Убить её для меня все равно, что убить себя!
— Но почему же ты-ты отождествляешь себя с этой женщиной? Разде-разделенная судьба не отменяет того факта, что ты — императрица, a она-она всего лишь шлюха, которая предала тебя, которая пре-предала Имхайласа на сме…!
— Заткнись!
— Нет, мать. Момемн осажден. Ты — сосуд власти отца, ты помазана пра-править в его отсутствие. Очи всех обращены на тебя, мать. И ты до-должна оправдать общие ожидания. Показать, что обладаешь той силой, которую они хотят в тебе увидеть. Ты до-должна быть свирепой.
Эсменет тупо посмотрела на дочь, ошеломленная этим словом… свирепой.
— Подумай о Кельмомасе, мать. Что, если бы он погиб из-за этой женщины?
О, ярости ей было не занимать, конечно, желания заставить страдать, насладиться чужими муками, сладостью отмщения. Душа её несчетное количество раз представляла себе смерть Нареи за все содеянное ею — уже привыкнув к этому кровавому зрелищу. Эта девка предала её, предала и продала за серебро её жизнь и жизни дорогих и любимых ею людей. Память в мановение ока вернулась унизительным и отвратительным приливом, заново напомнившим мелочные издевательства этой капризной девки, желавшей еще более уничижить низложенную императрицу, скорбящую мать…
Эсменет посмотрела на свою любимую и бесчеловечную дочь, отметила, как та прочла и одобрила поворот её мыслей к жестокости, заметила стиснутые зубы, под еще мгновение назад вялыми глазами.