— Прошу прощения, Благословенная, — сказал он, падая на колени.
Она повела разъяренным взглядом в сторону Телиопы и Финерсы.
Итак, все начинается снова, прошептала предательская часть её души.
— Ах, да встань! — отрезала она, глянув на рыцаря. Эсменет посмотрела наверх лестницы, щурясь в лучах утреннего солнца. И на какой-то момент едва не задохнулась. Она уже нутром чувствовала… снова ощущала липкий ужас интриг и заговоров. Уверенность в том, что Санкас шел к ней, что у него были жизненно важные вести, клубами дыма пронизывала ее тело, казавшееся пустой скорлупой, сложившейся из одежды и кожи.
Наполненное императорской пустотой.
— Найди того, кто это сделал, Саксиллас, — проговорила она. — Верни себе честь. Оправдай доверие твоего Господина и Пророка.
Благородный нансурец стоял словно бы потеряв дар речи, либо осознав, что ему угрожает проклятье, либо не представляя, что нужно делать дальше. Этот бестолков, поняла Эсменет, бестолков и некомпетентен, как многие вполне достопочтенные люди. Ей хотелось визжать и царапаться. Но почему? Почему доверие всегда покупается хитростью?
— Мать? — спросила Телиопа.
Привычный уже барабанный бой казался извечным. Язычники кружили на горизонте, точили мечи, обдумывали, как погубить её. Язычники всегда подсматривали за ней из-за угла.
— Оденься, — велела она своей любимой нескладной дочери. — А то смотришься прямо как обычная шлюха.
— Что… — закашлялся на ходу Вем-Митрити, её древний годами великий визирь, поспешавший к ним по коридору. Неловкая походка его внушала откровенную жалость.
— Что такое… — выдохнул он, — я слышал… говорят про какое-то убийство…
— Пойдем лучше отсюда, старичок, — проговорила Эсменет, заступая ему дорогу и поворачивая в обратную сторону. — Здесь нам уже нечего делать.
И тут без предупреждения глас дальних труб примешался к свету зари… труб собрания…
Труб войны.
Едва оказавшись в священной резиденции, Телиопа направилась к Кельмомасу, оставив яркий солнечный свет и погрузившись в прохладные тени зеленых дворов. И найдя его, замерла в нескольких шагах, словно бы на воображаемом пороге занимаемой им воображаемой комнаты. Юный принц империи повернулся к сестре с вопросительной улыбкой, внимая зрелищу, которое представляло собой её явление. Верх — лакированный фетр, отороченный идеальными жемчужинами, по три на плечо. Корсаж из вышитой серебром ткани, жестоким образом зауженный в талии. Юбка под якш, бирюзовый шелк, натянутый на обручи и ребра.
Рехнувшаяся старуха, подумал Кельмомас. Телиопа разоделась как рехнувшаяся старуха.
Поднявшись на ноги, он отряхнул грязь с коленок. Ветерок шевельнул листву гибискуса над их головами. Прожужжало осеннее насекомое.
Что-то пошло не так, прошептал голос.
Он кивнул, обращаясь к небу, к ритмичному, едва слышному дальнему гулу, прокатывавшемуся по нему.
— Фаним на самом деле не могут достать нас, так ведь?
Телиопа шагнула вперед, восприняв эту фразу как разрешение войти в его воображаемую комнату. Она остановилась как раз слева от того места, где он закопал третьего стражника, убитого им…
И съеденного.
— Они-они строят осадные машины, — пояснила она. — А когда построят, увидим.
Сестра пристально смотрела на него — так внимательно, как никогда еще не смотрела.
Быть может, она ощущает запах разлагающихся в земле тел…
У нее нет Силы для этого!
— Кто это был, Телли, тот человек одетый как раб?
Она все смотрела на него со столь очевидным подозрением, что это было просто смешно.
— Нариндар, которого мать наняла, чтобы он убил нашего дядю.
— Так и знал! — Воскликнул он, удивляясь искренности своего восторга. — Нариндар… тот самый! Тот самый, что спас нас!
Анасуримбор Телиопа по-прежнему смотрела на него.
— Что не так, Телли? — наконец проговорил он, всплеснув руками, в точности как это часто делала мать, ошеломленная странными поступками дочери.
Она заторопилась с ответом, как если бы его вопрос открыл ту самую дверь, к которой она прислонялась.
— Так ты думаешь-думаешь, что-что отцовская кровь совсем-совсем разжижилась в моих жилах?