– Ой, я тебя не сразу признала…
– Я получила сегодня силу Огуни. – Дунава подошла ближе, не сводя пристально-нежного, улыбающегося взора с Вешенки, хотя её губы оставались суровыми.
– А можно потрогать твою голову? – Шаловливая улыбка играла на ярких устах юной красавицы.
– Ежели хочешь… – Дунава склонилась перед ней, подставляя голубоватый в сумерках череп мягкой девичьей ладошке.
Это был первый их настоящий разговор. Раньше Вешенка бегала мимо, пока уста Дунавы не решились наконец-то произнести её имя вслух. Это оказалось не так уж трудно. Зря Дунава боялась, что девушка фыркнет презрительно и пройдёт дальше, оставляя её позади с болью в сердце. Остановилась и даже улыбнулась. И погладила по голове! Не чудо ли?
– Ты какая-то новая… В тебе что-то переменилось, – заметила Вешенка, всматриваясь в лицо кошки.
– Не знаю. Мне кажется, я всё та же. – Дунава выпрямилась, снова вперив в девушку пристальный взор. Она словно желала впрок на неё насмотреться, унести с собою в памяти дорогие черты.
– Ты как будто грустная, – нахмурилась Вешенка. – Разве ты не рада, что получила силу?
– Рада, – ответила Дунава. – Но я покидаю эти места.
Теперь и на хорошенькое личико Вешенки набежала тёмная тучка, омрачив его печалью. Губы задрожали, ресницы опустились, взор растерянно блуждал от ствола к стволу, от одной каменной фигуры к другой.
– Вот как?.. Значит, я тебя больше не увижу? – чуть слышно сорвалось с её уст.
А сурово сжатые, затвердевшие от решимости губы Дунавы наконец дрогнули в подобии улыбки.
– Я думала, что ты и не заметила бы моего ухода.
В огорчённых глазах девушки колко блеснули сердитые искорки.
– Ну и глупая ты. Всё бы я заметила!.. Почему ты подошла ко мне только сейчас? Я ведь ждала… Ждала, когда ты первая заговоришь со мною. А теперь… Теперь ты уходишь… И ничего уже не будет… Никогда.
Вот и поди пойми его, девичье сердце. Почему оно всегда заключено в броню неприступности? Почему прячется в крепости, которую надо осаждать? Дунава то хмурилась, то улыбалась; бесхитростная радость то сверкала в её глазах, то тут же гасла от мысли о неизбежности разлуки. На попятную уже не пойдёшь, ничего не исправишь, не отменишь. Всё было бесповоротно решено: уход из кузни, поиск себя, обретение мастерства. Но как искать себя, если сердце осталось позади?
– А можно мне… Можно подержать твою руку? – только и смогла спросить Дунава.
Вешенка порывисто протянула ей сразу обе, и кошка трепетно и бережно, как бы не веря своему счастью, приняла их в свои – большие, рабочие. Они стояли под мелко сеявшимся дождиком – глаза в глаза; вот понемногу пространство меж ними начало уменьшаться, лица сблизились. Пушистые ресницы Вешенки сомкнулись, и приоткрытые губы готовым распуститься бутончиком протянулись к Дунаве. Та, совсем ошалевшая от своего запоздалого успеха, застыла столбом. Вешенка приоткрыла один глаз, потом второй. Увидев перед собой глуповато-влюблённое, замершее в ошеломлении лицо кошки, она досадливо вздохнула:
– Мы поцелуемся, или ты так и будешь стоять?
Дунаву словно плетью огрели. Она вздрогнула, моргнула, а в следующий миг решительно накрыла губы девушки своими. Руки Вешенки гибко поднялись и обвились кольцом объятий вокруг её шеи, а Дунава, несколько мгновений помешкав, обняла её тонкий стан и неуклюже прижала к себе. У обеих это был первый в жизни поцелуй, но вспыхнувшая молодая страсть сама подсказывала, что делать.
– Мне пора домой, уже поздно, – взволнованно дыша, прошептала Вешенка. – А ты… Иди. Счастливого тебе пути.
Со сверкнувшими в глазах слезинками она отвернулась и устремилась по ступеням вниз.
– Вешенка! – окликнула Дунава.
Девушка замерла, ёжась под дождём, но не оборачивалась. Дунава приблизилась, остановилась у неё за плечом.
– Я вернусь, Вешенка. Я должна стать мастерицей. Построить дом. Я сейчас – никто, у меня ничего нет. Твоя родительница не отдаст тебя мне… Но скоро у меня будет всё. И тогда я вернусь за тобой. Только подожди… Дождись. Для тебя я сверну горы и обращу реки вспять… Но только ежели буду знать, что ты меня ждёшь.
В глазах обернувшейся Вешенки сияли ласковые, светлые слезинки, мешаясь с каплями дождя, на улыбающихся губах блестела небесная влага. Её ладони прильнули к щекам Дунавы, гладили её затылок, нежно теребили уши.
– Стань мастерицей не для меня. Для себя. И тогда у тебя будет всё, что ты захочешь. И даже я.
Второй поцелуй расправил тёплые крылья уже более уверенно, окутал ими молодую пару, оплёл их объятиями рук. Дождь хлынул стеной, заплясал шлепками тысяч босых ног на ступенях.
– Ты промокла, Вешенка… Беги домой, – прошептала Дунава. – Я люблю тебя, лада. Своё сердце я оставляю с тобой. Жди…
…И снова яблони роняли лепестки на седую косу Смилины. Руки в мерцающих «перчатках» устало лежали на коленях, но эта усталость – только до завтра. Завтра – новый день, новая работа. Работа никогда не надоест, не опостылеет, потому что она – её кровь, её воздух, её душа.
Лепестки падали в раскрытую ладонь. Пододвигая их друг к другу кончиком пальца, Смилина сложила их в цветок. Под светлым вечерним небом рождался замысел свадебного венца для Вешенки – в виде двух соединённых яблоневых веток. Лепестки можно сделать из молочно-белого лунного камня, серединками золотисто засияют медовые яхонты, а листья будут составлены из травянисто-зелёных смарагдов. Вешенка станет самой красивой невестой, какую только видела Белогорская земля.
А пока эта невеста медленно шагала по садовой дорожке, возвращаясь с гулянья, приуроченного к Лаладиному дню. Венок из горных цветов она несла уже не на голове, а в руке, и его ленточки уныло волочились по земле. Смилина выпрямилась, встречая дочку неизменной тёплой улыбкой.
– Что пригорюнилась, ладушка-оладушка? Неужто скучно нынче было на гулянье? – Смилина протянула к Вешенке руку, и та, как в детстве, присела к ней на колено.
– Ой, да всё как всегда, матушка. – Вешенка обняла оружейницу за плечи, прильнула ласкающимся котёнком.
– Никто тебе не приглянулся? – Смилина приподняла лицо дочки за подбородок, заглянула в грустные глаза, в которых отражался торжественно-тихий и высокий вечерний небосвод.
– Не-а, – мотнула та головой.
– Ну, ещё приглянется, какие твои годы, – улыбнулась Смилина. – Твоя любовь – впереди, радость моя.
Вешенка поморщилась, махнула рукой и стала глядеть в сторону, на заросли мяты под яблоней. С нежной грустью Смилина прощупывала незримый комочек, который дочка прятала от неё глубоко в душе. У неё появилась первая сердечная тайна. В детстве она рассказывала всё без утайки, доверяла родительнице все свои горести и радости, а сейчас в её очах появилась взрослая печаль, которой она со Смилиной делиться не хотела. Впрочем, мастерица и так знала, о ком дочкины думки. Где сейчас была Дунава? Нашла ли наставницу, постигала ли мастерство? Шла ли по тому пути, который избрала для себя? Оставалось только ждать.
Часть 4. Исследовательский дух. Испытание любви. Камень и сталь
Стоя на лесенке-приступке, Смилина любовалась спящей Свободой. Та, вернувшаяся из своего похода, растянулась на печной лежанке, даже не сняв одежды. Устала. Как тут не устанешь, своими ногами исходив Белогорскую землю и обмерив каждую её пядь?
От похода к походу росла и обрастала подробностями карта Белых гор, нарисованная на проклеенном отрезе льна. Черновики Свобода набрасывала на сшитых кусках берёсты, а для большого чертежа придумала особый состав для пропитки ткани: вываренное до обезвоживания льняное масло, рыбий клей и толчёный мел для белизны. После высыхания полотно становилось упруго-жёстким, и на нём можно было рисовать хоть красками, хоть чернилами, хоть углём. Домашнюю мастерскую Смилина теперь уже почти не использовала: её заняла для своих нужд жена. Там эта «клеёнка» с картой и висела на стене. Часами простаивала около неё супруга, перенося добытые в очередном походе сведения с берестяных черновиков на чистовой чертёж.