В. А. Шупер
Великая ошибка Карла Поппера: открытое общество в условиях антинаучной революции
На состоявшихся чтениях, посвященных осмыслению места России в современном мире, было уделено немалое внимание анализу догоняющего развития России, ее многочисленных судорожных попыток догнать наиболее передовые страны, предпринимавшихся за последние три столетия. Наиболее подробно эти проблемы рассматривались в докладе А. Г. Вишневского и в ходе дискуссии на «круглом столе», посвященном обсуждению его книги (Вишневский, 1998). При этом наиболее развитые страны просвещенного Запада сами находятся в состоянии глубокого интеллектуального кризиса, который можно охарактеризовать как общий кризис рационализма. Эта драматическая ситуация неизбежно должна побуждать нас к критическому анализу тех институтов, которые нам советуют заимствовать на Западе, или которые мы собираемся заимствовать сами.
Речь при этом идет не о каких-то частностях, а о наиболее фундаментальных составляющих политики и идеологии, господствующих в Западной Европе и Северной Америке при всех различиях между ними. «Не знаю ничего более губительного для возможного добра, — пишет Б. Г. Капустин, — чем моральные рассуждения о нем (типа разговоров об «общечеловеческих ценностях» или о «европейском доме») в мире силовых взаимодействий» (Политическая философия …, 2002, с. 11–12). Проблема, таким образом, сводится не к несовершенству мира, в котором мы живем, — едва ли за истекшие десятилетия он стал менее совершенным с точки зрения обеспечения гражданских и политических прав, а также благосостояния людей, — а в прогрессирующей утрате критического отношения к нему. Все шире распространяется тенденция не называть вещи своими именами, но не зря Ф. фон Хайек с сочувствием цитировал слова Конфуция о том, что, когда слова утрачивают свой смысл, народ утрачивает свою свободу (Хайек, 1992).
Один из самых важных для политической философии результатов был получен К. Поппером и состоит в утверждении тождества теории познания и политической теории (Поппер, 1992). Симметрия проблем, рассматриваемых в столь удаленных друг от друга областях знания, проявляется в следующем. В теории познания мы можем ставить вопрос о том, что должно быть источником наших знаний — опыт, теория, интуиция или еще что-либо, а можем (87:) заменить его вопросом о том, насколько надежны наши знания, безотносительно к тому, каков их источник. Совершенно аналогично и в политической теории вопрос о том, кто должен управлять обществом — пролетариат, буржуазия, наиболее достойные его члены и т. д. — должен быть заменен вопросом «каким образом следует управлять обществом?».
Постановка вопросов и, главное, поиск ответов на них предполагают наличие механизмов рациональной критики. По Попперу, метод проб и ошибок является универсальным методом приобретения нового знания от амебы до Эйнштейна (Popper, 1982). Специфика научного поиска состоит лишь в том, что здесь мы сознательно ищем ошибок, т. е. проверяем наши теории на опровержимость. Соответственно, открытое общество мыслится по аналогии с Большой Наукой — некоей идеальной моделью научного сообщества, в которой предполагается максимальное проявление механизмов рациональной критики, не искажаемой не предрассудками, ни интригами, ни игрой мелких самолюбий или административным произволом.
Между тем трактовка открытого общества как слабеющей эманации Большой Науки, каковая в наиболее полной мере воплощает принципы критического рационализма, представляется все более уязвимой для критики, как с логических, так и с социологических позиций. На предыдущих чтениях и в последующих публикациях нами уже отмечалось, что Большая Наука не может служить прообразом открытого общества, поскольку, в отличие от него не построена на принципе эгалитарной демократии «один человек — один голос». Более того, Большая Наука рациональна именно потому, что не построена на этом принципе. Глубокий демократизм Большой Науки состоит в равенстве всех перед истиной, а вовсе не во всеобщем равенстве, предполагаемом всеобщим избирательным правом (Шупер, 2001, 2002).
Помимо логических, существуют и очень важные социологические факторы, обусловливающие глубочайшие различия между современным либеральным обществом, рассматриваемым как несовершенная, искаженная форма открытого общества (Сорос, 1999), и Большой Наукой. Наука возникла в определенном социальном и культурном контексте, и этот контекст оказывал и оказывает огромное влияние не только на ее развитие, но и на ее наиболее фундаментальные принципы, такие, например, как критерии истины. Если высшим предназначением науки является поиск объективной истины, а не решение каких-либо прикладных задач, то совершенно очевидно, что наука могла зародиться только в условиях демократии и благодаря ей. Действительно, наука возникла в древнегреческих полисах, где в условиях прямой демократии государственным мужам было необходимо доказывать согражданам правильность принимаемых политических решений. Принципы античной демократии, а при наиболее оптимистичном взгляде — демократии как таковой, были прекрасно сформулированы Периклом, сказавшим, что хотя лишь немногие в состоянии проводить политику, мы все в состоянии судить о ней. Соответственно, и Пифагор доказал образованным современникам, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы (Левин, 1977).