Приводимые ниже воспоминания военно-морского коменданта порта Севастополь старшего лейтенанта Линчика отчасти дают описание ночного Севастополя и одного из эпизодов организационной деятельности командования СОРа перед эвакуацией:
«…В полуторке нас было 12-15 штабных командиров, в основном капитан-лейтенантов и старших лейтенантов, не так как теперь. Изредка слышались разрывы снарядов и редкая стрельба из стрелкового оружия. Ехали молча среди развалин Севастополя. По дороге то и дело попадались подразделения, отдельные группы и одиночки бойцов и командиров, уходивших из города. В темноте подъехали к 35-й батарее. Вошли в ярко освещенное большое помещение, где кроме нас уже было много армейских командиров. Наш старший пошел докладывать о прибытии группы. Вскоре после нашего приезда на батарею приехали Васильев, Ильичев и Штейнберг. Они быстро прошли к командующему флотом. Мы же уже ждали команду для посадки на подводную лодку. Минут через 10 стремительно вошел Ильичев и, не видя меня, крикнул: «Линчик!». Я отозвался. «Ты остаешься со мной!» С его появлением все для меня прояснилось. Старшим военачальником в Севастополе был назначен командир 109-ой стрелковой дивизии генерал-майор Новиков, а он его помощником по морской части с морской оперативной группой в составе Линчика, связиста из отдела связи штаба флота капитан-лейтенанта Б.Д. Островского с группой радистов с главным старшиной Марунчаком, шифровальщиком старшим лейтенантом В.В. Гусаровым с помощниками – старшинами 1-й статьи В.С. Кобецом и И.О. Зарей».
В то время как на 35-й береговой батарее шли организационные мероприятия, связанные с эвакуацией и передачей дел генералу Новикову и его штабу, на Херсонесский аэродром начали приземляться двухмоторные транспортные самолеты ПС-84 («Дугласы»). «Они поочередно с интервалом по времени заходили на посадку со стороны Херсонесского маяка. Посадочная полоса подсвечивалась. Самолеты после посадки моторы не глушили из-за периодического обстрела аэродрома. После быстрой выгрузки боезапаса самолеты принимали людей на медленном ходу», – так вспоминает В.И. Мищенко, находившийся тогда в 100 метрах от взлетно-посадочной полосы.
Находившаяся на аэродроме масса неорганизованных военных с оружием и без него, легкораненые, военные и гражданские лица с пропусками и без них пытались попасть в самолеты. Комендант Херсонесского аэродрома майор Попов, на которого была возложена организация посадки на самолеты, самоустранился от своих обязанностей и улетел первым же самолетом, как об этом написал военврач 12-й авиабазы ВВС ЧФ И.П. Иноземцев. Попов впоследствии был приговорен военным трибуналом к расстрелу. Бежал к немцам.
Об отсутствии организованной посадки на самолеты и корабли имеется запись в Историческом журнале Черноморского флота: «Плохо была организована посадка на самолеты «Дуглас» и корабли, в результате чего многие руководящие командиры и политработники, работники партийных и советских органов, имея пропуска, не смогли эвакуироваться».
В этой неуправляемой обстановке, имея пропуска с красной полосой, не могли попасть в самолет комиссар 386-й дивизии В.И. Володченков и начальник штаба дивизии подполковник В.С. Степанов. Они вынуждены были вернуться на 35-ю батарею и по приказанию начальника штаба армии Крылова были эвакуированы на подводной лодке Щ-209.
Не смог попасть в самолет и прокурор Черноморского флота – бригадный военюрист А.Г. Кошелев. «Меня оттеснили», – так он рассказал Линчику ночью 2-го июля, находясь уже под скалами 35-й батареи после неудачной попытки попасть на катера.
Картину неорганизованной посадки на самолеты дополняет А.И. Зинченко: «...с наступлением темноты началась эвакуация самолетами раненых. Организовать нормальную эвакуацию было невозможно. Кто посильнее, тот и попадал в самолет. На третий самолет дошла и моя очередь, но когда я попытался влезть в самолет, один из команды по посадке ударил меня сапогом в голову так, что я потерял сознание. Брали в основном моряков, а у меня форма была сухопутная».
О тяжелой обстановке с посадкой на самолеты командование СОРа знало. Поэтому для себя они предусмотрели вариант эвакуации на подводной лодке в случае неудачи с посадкой на самолет.
Комендант Береговой обороны СОР П. Моргунов в своих воспоминаниях пишет: «Командующий, член Военного совета Кулаков и некоторые присутствующие должны были улететь самолетом. Фактически, по некоторым причинам вылетели позже. Контр-адмирал Фадеев на 2-й подводной лодке («Л-23») должен был ждать сигнала Октябрьского и только тогда уходить, так как не было уверенности, что группе Октябрьского удастся улететь самолетом и тогда они должны были идти на второй подводной лодке. Телеграмму Фадеев получил уже поздно с самолета. Выполнив задание, мы с Петровым ночью погрузились на лодку и на рассвете начали уходить».
Телеграмму Фадеев получил от Октябрьского после посадки самолета на кавказском аэродроме. Из-за этого подводная лодка «Л-23» смогла начать движение к кавказскому берегу только в 8 часов утра. Не слишком волновался Филипп Сергеевич даже за судьбу своих ближайших соратников.
Около часа ночи 1 июля 1942 года Октябрьский, Кулаков, Кузнецов, начальник тыла армии А.П. Ермилов и другие сопровождающие лица через люк, находящийся в коридоре у кают-компании 35-й батареи, спустились в поземный ход-потерну по винтовому трапу и, пройдя его через правый командно-дальномерный пост, вышли на поверхность. В сопровождении группы автоматчиков они пошли на аэродром. В целях маскировки, как писал Октябрьский после войны Линчику, «…работники Особого отдела накинули на меня гражданский плащ, так как по их сведениям немецкая агентура охотилась за мной».
Посадка и вылет командования СОРа с Октябрьским, по словам командира самолета ПС-84 Скрыльникова, проходила в «драматической» (?) обстановке. Самолет, предназначенный для командующего, ожидал вылета в течение суток, находясь в защищенном ангаре. Обратите внимание, вылет командования планировался заранее, задолго до официального разрешения из Москвы. В последствии с этим самолетом было много спекуляций, – долгое время он числился в числе самолетов, вылетевших из Краснодара, вечером 30-го июня.
На аэродроме было множество бойцов и командиров, гражданских лиц, пытавшихся улететь. Многие из них имели специальные пропуска на посадку. Их возбуждение росло с каждым улетающим самолетом. Командование СОРа, подъехав на трех автомашинах, с трудом пробилось к самолету. Этим самолетом должны были улететь также командир 3-й ОАГ ВВС ЧФ полковник Г.Г. Дзюба и военком группы полковой комиссар Б.Е. Михайлов. Видя такое положение, Михайлов обратился ко всем со словами: «Я остаюсь для приема самолетов!», – что несколько успокоило толпу людей. Но когда этот последний находившийся на аэродроме самолет завел моторы и стал выруливать на взлетную полосу, то, как пишет В.Е. Гурин, из группы особого назначения ЧФ охранявшей самолет, многотысячная толпа бросилась к нему, но автоматчики охраны не подпустили ее. Некоторые из толпы открыли огонь по улетавшему самолету. Были ли это отчаявшиеся люди или немецкие агенты, трудно сказать.
Когда самолет с Октябрьским выруливал на линию взлета вслед ему устремилась легковая автомашина с человеком на подножке. Это был командир Отдельной авиационной группы полковник Григорий Дзюба. Не снижая скорости разбега самолета, была открыта боковая дверь в кабине пилота и лихого полковника буквально забросили в самолет…
Согласно опубликованным данным и архивным документам из Краснодара в Севастополь в ночь на 1 июля 1942 года вылетело 16 самолетов ПС-84 («Дуглас»). Три из них, потеряв ориентировку, вернулись. Остальные 13 самолетов доставили 23,65 т боеприпасов, 1221 кг продовольствия и вывезли 232 человека, в том числе, 49 раненых и 349 кг важного груза. Самолет, на котором улетел Октябрьский в это количество не вошел и, следовательно, по счету был четырнадцатым.