Нам же следует принять в расчет, что, описывая этот, должно быть, самый сложный и трагический эпизод в жизни генерала Петрова, Карпов не мог быть до конца объективным, слишком трогательно, по-сыновьи, относясь к Ивану Ефимовичу. Кстати, о сыне Петрова. Сын его, Юрий, после прохождения ускоренного курса обучения в Ташкентском пехотном училище прибыл в Севастополь и исполнял обязанности адъютанта командующего армией, то есть, отца. В тот последний вечер, как описывает в своих воспоминаниях Гурин, бывший сержант группы «017», обеспечивающий охрану командования, перед сбором руководящего состава армии и флота на совещание из помещений батареи были удалены все офицеры, не исключая порученцев, адъютантов и прочих. Судя по всему, лейтенант Юрий Петров был среди тех, кого решительно выдворили из батареи, спецназовцы, выполняя приказание начальника штаба СОР капитана 1 ранга Васильева. О том, в каком состоянии был генерал Петров перед посадкой на подводную лодку, мы уже представляем по воспоминаниям Чухнова и у нас нет особых оснований им не верить. Почему «особых»? Да, потому, что останься Петров на КП батареи для руководства армейской группировкой, Чухнов, как первый член Военного совета армии, обязан был остаться вместе с командующим.
Возвращаемся к описанию эпизода В. Карповым: «…Подводная лодка находилась в двухстах метрах от причала. У берега стоял рейдовый буксир. Моряки торопили: лодку и буксир мог накрыть артналет, или мог повредить даже отдельный, шальной снаряд. Подойдя к подводной лодке, буксир из-за волнения моря не мог стать к ней вплотную. Прыгали изо всех сил, чтобы не упасть в воду. Некоторые срывались. Не мог перескочить на лодку Крылов, он был еще слаб после ранения. Моряки быстро нашлись – расстелили шинель, положили Крылова, раскачали и перебросили на палубу лодки.
…Юра, сын и адъютант Петрова, отстал где-то на берегу. Потом его все же нашли. В последние минуты перед погружением его подвезли к подводной лодке. Петров все еще стоял на палубе, буксир то подбрасывало вверх, то он проваливался вниз. Юра замешкался, не решаясь перемахнуть через вскидывающиеся волны. Петров прикрикнул на сына: – Юра, прыгай немедленно! Юра прыгнул и едва не сорвался в воду, но успел ухватиться за поручни. Ему помогли взобраться наверх. Лодка сразу же стала готовиться к погружению…».
Владимир Карпов по известным этическим соображением не стал уточнять отдельные нюансы последнего эпизода, а нам придется это сделать. Для начала обратимся к воспоминаниям командира «Щ-209» В.И. Иванова. В своем письме Карпову он писал:
«27 июня погрузил боезапас и 28-го вышел в Севастополь. В ночь с 28-го июня на 29-е получил радиограмму с приказанием выбросить боезапас в море и идти в Камышевую бухту под Севастополем. Придя туда, я получил предписание – в районе 35-й батареи лечь на грунт и всплывать с темнотой. С наступлением полной темноты 29-го всплыл и дожидался дальнейших указаний. Приблизительно около двух часов подошла шхуна, и первая партия офицеров во главе с генералом Петровым перешла на подводную лодку. Все спустились вниз, а Петров остался на мостике. Через некоторое время шхуна подошла вторично. На ПЛ перешла еще группа офицеров. Время было без нескольких минут 2 часа, я думал, что больше не будет пассажиров, предложил генералу Петрову спуститься в подводную лодку, так как уже светает и надо уходить. Генерал Петров мне ответил, что на берегу остался его сын. Подошла шхуна и на ней оказался сын Петрова, но вместе с ним прибавилось еще пассажиров. Немедленно все спустились в лодку. Сразу погрузились. Было уже почти светло…».
Теперь давайте разбираться. Во-первых, Иванов ошибся с датой: посадка на лодку происходила в ночь с 30-го на 1-е, а не с 29-го на 30-е. Иванову не мудрено было ошибиться датами – лодка более суток ожидала приказа с КП СОРа. Во-вторых, пересадка офицеров происходила не шхуной, а рейдовым буксиром. «Щ-209» неоднократно ходила в Севастополь, командир вполне мог и не упомнить всех деталей последнего рейса.
Далее, Иванов утверждает, что вторая партия офицеров прибыла на лодку в 2 часа ночи. Это означает, что группа офицеров штаба с Петровым покинула батарею около часа и прибыла на лодку, как минимум, в 1 час 30 минут. В третий рейс к причалу батареи буксир отправился не ранее 2-х часов. По данным астрономического ежегодника за 1942 год рассвет 1-го июля наступил в 02 часа 58 минут. Значит, Юру Петрова доставили на лодку не ранее этого времени. Выходит, что процесс его розыска и доставки занял не менее часа. С учетом обстановки на батареи в эти часы – это вполне естественно. Карпов не пишет о том, что при следовании по потерне на посадку была попытка убить Петрова. Идущий перед ним начальник отдела комплектования армии подполковник Семечкин «принял на себя» 5 пуль из автоматной очереди, выпущенной одним из матросов, стоящим в коридоре потерны, и «обеспечивающим» (?) посадку…
Казалось бы, какая разница: два или три часа ночи – время ухода лодки. То, что последний час задержки лодки был связан с поиском и доставкой на борт Юры Петрова, это очевидный факт. Петрова можно, по-человечески, понять. Сначала он согласился на прибытие семнадцатилетнего сына в осажденный Севастополь. Теперь он рисковал его навсегда потерять вместе с гибнущей армией. Нам же предстоит ответить на очень непростой вопрос: знал ли Иван Ефимович, покидая Севастополь, содержание последней телеграммы, посланной Буденным? Той телеграммы, согласно которой он должен был остаться во главе обреченной на гибель армии…
Карпов сознательно уклонился от обсуждения этого вопроса. Как офицер Генерального штаба, Карпов отлично знал процесс прохождения шифр телеграмм и ответственность специалистов связи за их своевременную обработку и доставку адресатам. Невнятное объяснение, что телеграмма была принята с опозданием из-за неисправности приемного центра СОР, не выдерживает критики при том, что капитан-лейтенант Б. Островский и старший лейтенант В. Гусаров были высококлассные специалисты связи. Кроме приемного центра СОР до вечера 1 июля функционировал приемный радиоцентр авиации, который дублировал радиосети со штабами на Кавказе и уже тем гарантировал бесперебойное прохождение информации.
Любопытную информацию обнаружил В. Карпов в дневниках члена Военного совета Приморской армии генерала Ивана Филипповича Чухнова: «4-го июля. Только что прибыли в Новороссийск… Говорят, что в Краснодаре Буденный и Исаков встретили Октябрьского очень холодно, обвиняют нас за то, что мы не организовали эвакуацию. Я согласен с тем, что моряки это дело вообще не организовали, но при чем здесь приморцы, мне это непонятно…
13 июля. Были дважды на приеме у Буденного. Принял нас Буденный очень хорошо. Доложили подробно о боях в Севастополе, о последних днях в Севастополе. Буденный с Исаковым нам посочувствовали и отпустили. Поругали моряков за плохую организацию эвакуации. Это поделом. Если бы Октябрьский несколько раньше поставил вопрос, мы вывезли бы много хороших, нужных нам людей».
Во время одной из встреч с Карповым Иван Ефимович сказал, что по прибытии на Кавказ он высказал адмиралу Октябрьскому много горького прямо в лицо. Петров был уверен, что при соответствующей организации можно было вывести из Севастополя оставшихся в живых его героических защитников.
На чем основывалась такая уверенность генерала Петрова? О том, каковы были реальные возможности помочь севастопольцам, свидетельствуют данные, приведенные историком Басовым в статье «Роль морского транспорта в битве за Кавказ»: «До 29 августа в Черное море из Азовского прошли 144 различных судна из 217 прорывавшихся. Из-за невозможности вывести в Черное море в портах Азовского моря было уничтожено свыше 50 малотонных транспортов, 325 рыбопромысловых и более 2570 гребных судов».