В тоже время подход к этой броневой двери был забит ранеными. После первого взрыва на батарее, минут через двадцать, вспоминает Гусаров, когда наверху все горело, по трапу сверху из батареи спустился полковник с обожженным лицом в сопровождении двух автоматчиков. Постовой краснофлотец с автоматом открыл дверь и тогда вслед за полковником наверх вышли все. Очень похоже, что этим полковником был Кабалюк – начальник штаба береговой обороны, добровольно оставшийся на батарее после эвакуации своего начальника генерала Моргунова.
Находясь на берегу, Гусаров увидел, что уже шла посадка на корабли с причала. По времени это было больше часа ночи. Здесь же на берегу он встретил много знакомых командиров из политуправления и разведотдела флота и СОРа. На свой вопрос, почему они не эвакуировались, ответили, что на катера могли попасть только раненые, а они остаются на защите батареи, чтобы ночью, когда придут еще корабли, уйти на Большую землю.
Гусаров им ответил, что корабли не придут, связи больше нет, документы шифрсвязи уничтожены. Тогда командиры предложили вариант прорыва в горы и рассказали, что один отряд в 100 человек прорвался в горы и ушел к партизанам, а второй попал в засаду румын и был уничтожен, возвратилось всего три человека. Гусаров предложил им теперь плыть в море к кораблям, но они не согласились. А с пришедших тральщиков в мегафон кричали: «Кто может, плывите к нам!».
По метеорологическим данным вечерние сумерки в Севастополе в эти дни лета заканчиваются в 22 часа. Следовательно, группа генерала Новикова прибыла на причал между 22 и 23 часами. До прихода основной группы катеров и тральщиков оставалось не менее часа. Прошло какое-то время, когда с моря послышался гул моторов. Томительное ожидание многотысячной толпы военных и гражданских людей на берегу, раненых на причале сменилось на реальную надежду эвакуироваться. Как написали старший лейтенант Г. Валовик, старший краснофлотец В. Кирсанов, политрук Е. Звездкин с моря показались три сторожевых катера, один из которых стал помалу сдавать кормой к причалу. По анализу многочисленных документов и свидетельств очевидцев, это были катера: СКА-0112, СКА-0124 и СКА-028. До сих пор нет убедительных данных о катерах, находившихся в Казачьей бухте в течение суток и ожидавших сигнала на эвакуацию генерала Новикова и его штаба. Это вполне естественно, потому как признание факта заблаговременной подготовки катеров для эвакуации штаба Новикова равносильно признанию заведомой безнадежности руководства генералом Новиковым процессом эвакуации группировки.
По анализу ситуации, это были катера СКА-0112 и СКА-0124. Новиков и сопроводающие его офицеры сели на СКА-0112. Часть личного состава и командование 35-й батареи сели на СКА-028. Забрав людей со скалы, на которую вели мостки от выхода из потерны, подобрав людей из воды, СКА-112, СКА-124, СКА-028 ушли с рейда 35-й батареи отдельным отрядом. Предположительно, принятие людей на эту группу катеров происходило до 2-х часов ночи.
Два тральщика и остальные катера прибытия на рейд 35-й батареи в 01.15. После передачи на тральщики указаний о порядке приема людей к причалу направился первый катер. По воспоминаниям ветеранов обороны после первого взрыва на батарее, действительно начался сильный артиллерийский и пулеметный обстрел района 35-й батареи и всего Херсонесского полуострова всполошившимся противником.
Конечно в такой обстановке командирам тральщиков и сторожевых катеров было нелегко разобраться в истинной обстановке на берегу. Создавалась иллюзия ночного наступления противника. В ряде воспоминаний отмечается, что когда пришли тральщики и сторожевые катера приблизились к берегу то с разных мест на берегу, а не только с причала их стали вызывать сигнальными фонарями – «морзить». Все переговоры сводились к просьбе подойти к берегу и забрать их. Старшина 1-й статьи Алексеенко, находившийся в эту ночь возле взорванных башен батареи, видел, как катера сигналили клотиковыми огнями, отвечая на сигналы с берега.
Кроме того, эта ночная картина севастопольского берега, озаряемого яркими вспышками разрывов снарядом и мин, непрерывным гулом артобстрела района 35-й батареи и всего Херсонесского полуострова, пулеметной и автоматной стрельбой вынуждала корабли не стоять на месте, а маневрировать у берега во избежание попадания случайных вражеских снарядов. Эти обстоятельства значительно усложняли прием с воды плывущих к ним защитников Севастополя.
Попытка Ильичева передать приказание на прибывшие катера сигнальным фонарем: «Здесь врид комфлота, приказываю подойти к берегу» – не вызвала сразу должных действий, как это следует из показаний Линчика и Островского, приводимых нами по тексту. По-видимому, для командиров катеров это требование стало неожиданным среди многих других семафоров или просто миганий с берега фонарем. Почему Ильичев в семафоре так обозначил свою должность?
По этому поводу М. Линчик рассказывал, что Октябрьский, перед своим уходом из 35-й батареи в начале ночи 1 июля, сказал Ильичеву: «Ты остаешься за меня». Так тогда Ильичев сообщил Линчику.
Надежда на эту всемогущую фразу не сработала. Видимо, это получилось потому, что в первый момент своего прибытия на рейд 35-й батареи внимание командиров кораблей было обращено на рейдовый причал туда, где по их разумению должно было находиться командование. На остальные сигналы с берега они не обращали внимания.
Но вот прошло какое-то время, и один из катеров подошел к неразрушенной секции причала и принял людей. Заруба, находившийся в тот момент с Новиковым на скале на оконечности причала, расположенного у потерны, вспоминает, что «…второй катер подошел к обрыву – там подавал сигнал капитан 3 ранга Ильичев, вызывая корабли. Мне рассказывали, что Ильичев мог в числе первых попасть на подошедший сторожевой катер, но он самоотверженно выполнял свой долг. Ильичев крикнул командиру катера: «Отходи!».
В воспоминаниях Зарубы очень много неверной и путаной информации, поэтому к ним следует относиться осторожно. Об обстоятельствах подхода одного из катеров к береговой скале под батареей старший лейтенант В. Гусаров писал так: «На берегу я приказал своим старшинам раздеться и плыть к катерам. Когда я плыл сам, то заметил, что со скалы дают семафор «Ратьером». Я прочитал текст: «Командиру катера, немедленно подойдите к скале, здесь командиры штаба флота». А сигнальщик прочитал, что там комфлот (так оно и было, но этот семафор давал Островский с другого места неподалеку от первого – Б.Н.) и доложил командиру. Командир катера решил подойти к этой скале. Стал разворачиваться кормой, потихоньку рывками пошел.
Я крикнул своим старшинам Зоре и Кобецу плыть к катеру. Они отозвались – плывем. И когда катер коснулся скалы все кто там был бросились на катер, и катер стал малым ходом отходить. Я уцепился за привальный брус, и подбежавший матрос меня вытащил на палубу. Я узнал, что сигнал с берега подавал Борис Островский. На этот же катер попали командир и комиссар 35-й батареи и много офицеров, всего 119 человек при норме загрузки – 40».
По моему предположению, это мог быть только СКА-028, – единственный из первой тройки катеров вернувшийся в базу.
Следующий свидетель этой драматической ночи капитан-лейтенант А. Суворов, находившийся на берегу под 35-й батареей в группе командиров 35-й батареи и штаба флота, писал, что с помощью краснофлотца-сигнальщика с Херсонесского маяка Гринева было передано фонарем «Ратьера» приказание на один из катеров «подойти к берегу, здесь командиры флота и армии». И один из катеров подошел к ним и, по словам Суворова, принял 145 человек, из них 80 командиров из Береговой обороны и 35-й батареи.