Выбрать главу

очереди, а после нас кошка, она тоже голодная ходит. Не знаю, что ей там

доставалось. После нас даже запаха еды не оставалось. Запах вылизан".

Вера Ташкина. 10 лет.

"Немцы въехали в деревню на больших машинах, заставленных березовыми ветками…

Уже ходили слухи, что они убивают. Расстреливают. А они едут и смеются, веселые,

загорелые.

За несколько дней за деревней, возле молокозавода, вырыли большую яму, и каждый

день в пять, шесть утра оттуда выстрелы доносятся. Как начнут стрелять, даже

петухи прячутся. Едем мы с отцом под вечер на подводе мимо той ямы. "Пойду,

говорит, погляжу, что там". Там его двоюродную сестру расстреляли. Он идет, а я

за ним. Вдруг отец поворачивается и закрывает от меня яму: "Дальше нельзя, тебе

нельзя". Я только увидела, переступая ручей, что вода в нем красная… и как

вороны поднялись… Много их, так много…"

Нина Ярошевич. 9 лет.

"Мама пекла что-то из картошки, к празднику какому-то готовилась. Я помню, что в

доме вкусно пахло… Немцы окружили дом и приказывают: "Выходи!" Вышли мы, мама

и нас трое. Маму бить начали, а она кричит: "дети, идите в хату"…

Фрицы маму в машину затолкали…

… Через много лет я узнал, что маме выкололи глаза, вырвали волосы и отрезали

грудь. На маленькую Галю, которая под елкой спряталась, овчарок натравили. Те ее

по кусочку приносили… Мама еще жива была, мама все понимала… на ее глазах…"

Валя Змитрович. 11 лет.

Из сочинений учеников Ржевской школы после оккупации. Тема: "Как ты жил в

оккупации".

"Когда немцы заняли город, они начали проявлять свою власть с того, что начали

ходить и ездить по домам и отбирать все, что им нравится. А когда настала зима,

они снимали сапоги прямо с ног, где бы ты не находился — на улице или на дороге

вдали от жилья"

Ученица Колчанова.

"Это было в станице Шандалово. В избе, где нас приютили хозяева, расположились

немцы на ночлег. Среди ночи мой брат шести лет все что-то просил настойчиво у

мамы. Он даже плакал, нарушая покой фашистов. Они взяли моего брата, увели за

сарай и расстреляли".

Хренов Володя, ученик 4-го класса.

"Когда немцы были в Ржеве, они насильно выгоняли наших матерей на работу. Многим

удавалось спрятаться. Но ведь нужны были вода и пища. Когда женщины выходили за

водой, в них стреляли из винтовок и автоматов. Один раз я увидела, как убили

сразу нескольких женщин, вышедших за водой. Среди убитых была мать одного

знакомого мне мальчика. Когда Витя увидел, что его мама убита, он заплакал и

побежал к ней. Но не пришлось ему добежать до мамы, он упал на камни, а не на

мамин труп. Немец выстрелил в него из винтовки"

Ковалева Галина, 4 класс

"Я видел только ужасную смерть. В январе 1942 г. в нашу квартиру пришел немец и

стал выгонять маму на работу. Она отказалась. Немец со всей силы ударил ее

прикладом по спине. Даже не охнув, мама упала навзничь. Мы плакали, но тихо —

немец в квартире находился.

Мама поболела неделю и умерла. Остались мы с бабушкой. Через месяц после смерти

мамы пошли мы с бабушкой в деревню, искать продуктов, так как совсем нечего было

есть. Достали мы немного ржи и семян. На обратном пути догнала нас женщина с

мальчиком еще меньше меня, и мы пошли все вместе. Она несла за плечами картофель.

У входа в город нас остановил немецкий солдат, который стал отнимать у той

женщины ее дорогую ношу: она несла детям пищу. Немец схватил у нее мешок и

бросил в снег. Мальчик бросился на мешок, закрыл его и не хотел отдавать немцу.

Но немец ударил мальчика по голове прикладом. Тот покатился мертвым. Обезумевшая

мать бросилась на немца с кулаками. От выстрела врага из винтовки оборвалась

жизнь этой несчастной женщины".

Меркурьев Виктор. 4 класс

Из приказов немецкого командования: "необходимо путем принудительного обложения

населения занятых областей любыми способами добывать одежду. Прежде всего

необходимо забирать шерстяные и кожаные перчатки, шарфы, жилеты, пальто, брюки,

кожаные, валяные сапоги, портянки"

Приказ комендатуры Курской и Орловской областей:

"Имущество, как-то: мешки, весы, патефоны, соль, зерно, керосин, бензин, лампы,

кастрюли, шторы, клеенки, занавески, ковры — должно быть доставлено в

комендатуру. Виновные в нарушении приказа будут расстреливаться".

В Истре фашисты забирали даже елочные игрушки, на станции Шаховская, «организовали»

сдачу настенных часов, самоваров.

Оч-чень важное стратегическое сырье, ничего не скажешь…

Из докладной немецкого областного комиссара города Костышева генеральному

комиссару города Житомир:

"Поведение немецких солдат, к сожалению, было плохим. В отличие от русских они

взламывали склады еще тогда, когда фронт был далеко…

Еще до того как немецкие части покинули город, можно было наблюдать, как

взламываются квартиры и забирается все сколько-нибудь ценное…

Солдаты не довольствуются тем, что забирают себе все годное, но частично

разрушают тот инвентарь, который остается, жгут мебель, хотя дров в достатке".

Вот уж не знаю, попала ли эта докладная житомирскому комиссару или только на

Нюренбергском процессе вынырнула, но судя по восклицанию Гитлера, подобная

докладная была не одна:

"Боже мой! Вы посланы туда не для того, чтобы работать на благосостояние

вверенных вам территорий и народов, а для того, чтобы выкачать из них все

возможное, чтобы жил немецкий народ! Этого я ожидаю от вас! Должна, наконец,

прекратиться эта вечная забота об иностранцах. При этом мне совершенно

безразлично, скажете ли вы, что люди там умирают от голода!"

И они умирали. Правда, не только от голода, но и от «замирения» пространства.

Доставалось не только евреям — всем, кто под руку попадется.

Белгород.

Жила семья Лившиц. Отец — еврей, мать русская. Матери в комендатуре было

предложено отдать ребенка на сожжение. Она отказалась. Ее сожгли вместе с

ребенком.

Одесса.

В город вошли румынские и немецкие части, начались поголовные аресты, еврейские

погромы.

"Арестованных заключили в пороховые погреба на Стрельбищенском поле. Никто

представить себе не мог, что все так трагично обернется. Наш сосед — еврей,

выходя, сказал, что немцы хоть и наши враги, но "культурные люди".

23 октября 1941 г. погреба сожгли вместе с людьми. От Стрельбищенского поля до

Трушевского переулка, где мы жили, всего одна остановка трамвая… Мучили и

сжигали людей целую неделю. И мы все видели. Дым стелился по всему району, и мы

знали, что там умирает наш папа…"