Почти все люди ушли в степь. Каждая артель сборщиков травы оставила одного человека, с которым мог бы поговорить заказчик.
Фрисс успел забыть лицо Фиоса Хагета. Или сингел так изменился?
- Фриссгейн? Храни меня Макехс, это ты или твой призрак?
- Фиос! Что за чушь?! Это я. Конечно, я измотался со всеми этими полётами, но на призрака я не похож!
- Эти слухи, гуляющие по Реке… Я запутался в них. Садись.
- В этом году тебе везёт? – усмехнулся Фриссгейн.
- Не то чтобы очень. Всего десять Речников посетили меня. Ты хочешь стать одиннадцатым?
Фрисс кивнул.
- В месяце Каени я снова появлюсь тут. Собери мне к этому времени триста охапок прошлогодней травы. Только стеблей побольше!
- Триста охапок? Ты, как всегда, обходишься малым. Каждая охапка стоит шесть элов. Это будет…
Фрисс не успел досчитать в уме - Фиос раньше сказал ответ. Впрочем, их цифры совпали.
- Девяносто кун. Тебе везёт, Фриссгейн. В следующем месяце я буду брать не менее восьми элов.
Речник заплатил. Можно не сомневаться, что в этом году он будет с дровами. Фиос Хагет ещё ни разу его не подвёл.
- Кто уцелел у Липы? Есть вести оттуда?
- Из старых остался один, но ты можешь забыть о нём. Он уходит от дел. Его семья улетела на Правый Берег Дистана, и скоро он переберётся туда же.
- Обидно…
Пока этот человек наладит дело на новом месте, пройдёт не один год. Не так просто заготавливать Листовиков на продажу…
- А из новых?
- Разве что Илс Раа. Он из гвелов. Я сам обычно покупаю у него.
Фрисс кивнул. Что же, трудно одновременно собирать траву для Речников и ловить Листовиков для себя. Благо Липа недалеко, он сразу же туда слетает.
Но сначала он поднялся к верхним пещерам, где жили камнерезы и нанизыватели бус. В солнечный день нельзя было глаз отвести от блеска и сияния всех сокровищ Ладин-Кема. Речник же не стал рассматривать их, а сразу постучался в одну из пещер – ту, рядом с которой была самая большая корзинка самоцветных обломков, не вставленных в оправу. И уже там, где солнце не слепило глаза, а блеск не сводил с ума, придирчиво разглядывал камешки и бусины, долго спорил с владельцем – невысоким коренастым синдалийцем с ярким и жёстким взглядом, и вышел оттуда с заметно потяжелевшей сумкой и полегчавшим кошельком. Ему достался кристалл мориона, чёрный, как Провал, срез небольшого, но богатого на слои красноватого агата, две окаменевшие раковины, искусно очищенные от лишнего известняка, два переливчатых обсидиановых скола, красивейший пурпурный родонит, два кристалла розового кварца, два сероватых аметиста и четыре зелёных камня – два обломка унакита и два змеевика, светлый и тёмный. И всякая мелочь сверх того – разнообразные сколы и гальки гранита и мрамора, кристаллы кварца, пара мутных янтарей и небольшой медный камень – осколок руды, похожий на позеленевшую медь. Фрисс надеялся, что Гедимину понравятся камни, или что они хотя бы пригодятся ему…
А поодаль, у лотка, сверкающего, как алмазные россыпи, он выбрал горсть бусин из речного стекла – гранёных, переливчатых, многоцветных и даже таких, внутри которых были листья. Они, может, и Кессе понравятся, не всё же для Гедимина стараться…
И всё-таки до темноты Фрисс успел долететь до Липы и побывать у Илса Раа. Новым знакомством Речник остался доволен… точнее, двумя знакомствами – с Илсом и с Танексом Натаи, другим продавцом Листовиков, на которого указали местные жители. Выбрать между Илсом и Танексом Речник не смог – и жители, и его собственное чутьё хорошо отзывались и о том, и о другом – а потому каждому заказал засолить и завялить десять крупных Листовиков.
Всего Фриссу надо было заплатить девяносто кун. Но он не стал торопиться и дал пока по двадцать каждому. Гвелы оказались не менее недоверчивыми. Пришлось им взять в свидетели едва ли не всё население участка, что Фрисс заплатил ещё не всю цену, а только по двадцать кун.
После этого Илс Раа косо глянул на Танекса Натаи и предложил Фриссу купить связку-другую «лэрикону». Речник когда-то пробовал это кушанье, и оно ему понравилось. Делали его только гвелы, а остальные редко решались съесть. Просто Листовик – некрупный, рассечённый на плоские ленты и вымоченный в смеси масла и пряных трав, и долго провисевший на ветру, чтобы пропала горечь. И всё равно некоторые кривились и говорили «тухлятина, корм для опарышей»… Дикий народ!