Сильной же стороной демократии является разделение властей: на первый план выдвигается человек, личность, частный интерес, и только через него идет отстаивание государственных интересов, срабатывает механизм защиты человека законом. Закон становится на пути той ветви власти, которая стремится к экспансии, установлению режима личной власти, установлению “демократической диктатуры”.
Становится все яснее, что идущие в жизни страны экономико-политические процессы не вяжутся, не стыкуются с господствовавшей трактовкой марксизма, в частности, с ленинско-сталинской его интерпретацией, с основанной на них тоталитарной, а затем неототалитарной системой власти, ориентированной на классовую борьбу и диктатуру пролетариата, хотя и было провозглашено общенародное государство, как попытка преодолеть видимое противоречие в обществе. Экс-СССР получил горький урок своего собственного развития: резкое ослабление власти, развал Союза, недееспособность и некомпетентность властных структур, распад политической власти. Напрямую возникла долговременная проблема перераспределения власти — по горизонтали, по вертикали. Все чувствовали: должны прийти другие, иные люди и, разумеется, другая политическая система. В то же время нарастающая борьба за власть сначала затронула верхние эшелоны, наконец, встряхнула все общество.
Система координат разделения власти по горизонтали и вертикали цивилизованными государствами ориентирована на демократию и властные компромиссы носителей власти. Они являются важнейшей процедурой и тактикой действий политиков в цивилизованных странах Запада. Однако универсальные компромиссы опасны в условиях переходного периода, происходящей ломки неототалитарных условий и становления демократических институтов нового строя. Кстати сказать, компромиссы между властями напрочь отрицаются ленинским тезисом: “Никаких компромиссов!” И ленинское отступление “бывают компромиссы и компромиссы” всегда звучало неубедительно.
Переход к теории разделения властей требует от населения России, его интеллектуальной части, переосмысления своего прошлого и настоящего, подразумевает отказ от поиска удобных цитат из Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Троцкого, Бухарина, требует профессионализма, углубленного знания дела. Наконец-то становится все яснее: перед истиной, знанием, опытом все учения равны, надо искать опору в арсенале знаний, накопленных человечеством, а не советоваться с одним идолом — Марксом, отражавшим общую ситуацию в Западной Европе прошлого века, кстати, не претендовавшим на космический универсализм. Об этом в свое время говорил и Ф. Энгельс, сам предприниматель, отнюдь не отвергавший принцип частной собственности при социализме.
Возрастание социального неравенства — одна из главных опасностей в России. Поляризация общества налицо, но обогащаются часто не те, кто производит, а те, кто занимается казнокрадством, спекуляцией и взяточничеством. При этом колоссально возросло влияние чиновничества и “царедворцев” на всех уровнях власти и управления, полностью исчезли контрольные механизмы государства, мораль “растворилась” в лозунгах. Надо всегда помнить, что экономические реформы легче проходят не в голодной, а в сытой, накормленной стране. Поэтому надо всемерно поддерживать производство. Во весь рост встает вопрос: какими механизмами поддержать директора госпредприятия, предпринимателя, товаропроизводителя, тех, кому предстоит стать ключевыми фигурами управления не только своей собственностью, но и державными интересами? Мы еще в декабре 1991 года — начале января 1992 года отчетливо заявили: экономическую реформу надо проводить на глубоко аналитической программной основе, имея стратегические и тактические цели, четко выверяя действия по этапам, комплексно, не уповая на спасительную роль либерализации цен, поскольку такой подход при существующем монополизме производителя приведет к гиперинфляции. Обнищание людей ускоряется, стремительно падает их доверие к власти и к самим носителям власти. Это особенно опасно в условиях резкого ослабления государства.
Например, если рассмотреть этот вопрос с позиций властных структур рынка, ясно, что инвесторы больше всего стремятся к устойчивой системе, представители всех видов фиктивного капитала и иных теневых форм хозяйствования так же, как и многочисленное чиновничество, заинтересованы в ослаблении этой самой власти, в периодическом и эпизодическом безвластии, в нестабильности, в формировании нервозности, чехарды власти, в “войне” разных ветвей власти. Неустойчивые ориентиры и случайные люди у власти выгодны тем, кто сегодня “снимает сливки” в одном слабом звене, завтра — в другом, доводя народное хозяйство до разбазаривания, до повального воровства. Сложилась универсальная криминальная система: централизованная мафия, заинтересованная в хаосе. При параличе правоохранительных и специальных органов государства та сила, что называлась ранее “государственный аппарат”, — отнюдь не лучшая, но тем не менее и в сегодняшней ситуации она все же стремится найти свое место в реформах. У многих ее представителей хороший организаторский опыт, среди них есть профессионалы. Специалисты есть специалисты, их надо использовать, им надо доверять, а не толкать в антидемократические движения, набирающие силу и динамизм на фоне поражений в сфере экономической и социальной политики.
С точки зрения общих тенденций Россия ищет выход в новых моделях государственности, ориентируется на конституционно-демократическую модель, на отход от радикально-марксистской концепции общественного развития, его ленинской интерпретации, часто далекой от правовых формулировок. Язык закона был чужд большевистскому режиму, политическому режиму личной власти в его специфически монопартийной форме. Инструкции ведомств подменили законы государства. Именно здесь камень преткновения: одни ищут эту модель через конкретную личность, олицетворяемую в форме “абсолютной демократии”, другие — в развале страны на удельные княжества по национальным признакам, третьи — в несбыточных мечтаниях о реанимации существовавшего партийно-государственного режима и так далее.
Важно отметить постепенное становление многопартийности как фактора противодействия массовому автократическому сознанию, уникально спокойное отношение населения на первом этапе к исчезновению прежних властных структур и всеобщее ожидание от новых властей улучшения положения людей, во многом инспирированное самими идеологами этих властей — вечными оппозиционерами. Конечно, разрыв с прошлым невозможен без отторжения тех догм, на которых покоится идея концентрации производства и гигантомании. Коммунистические идеи абсолютного обобществления, осуществляемые партийно-государственной олигархией в течение десятилетий, на деле разорили народное хозяйство великой страны. Куда исчезли 200 млрд. долларов, полученные за последние 15 лет (до 1991 года) только от экспорта нефти и газа? Ответа нет. Но положение не улучшается и в последующий период: идет отток валютного капитала и даже более интенсивно, чем ранее.
Но и мы, новые власти, оказались не в состоянии остановить этот развал, к сожалению, порой ускоряем движение вниз по наклонной, входим в штопор. Важно поэтому, чтобы демократические ориентиры России складывали и утверждали новый социальный климат, требующий изменения властных структур, иной государственности, покоящейся на реальном балансе политических сил. Это обстоятельство и является ответом на вопрос о приемлемости теории разделения властей для России.
Государственность экс-СССР теряет власть и силу, хотя частично переносится вместе с бывшим политическим режимом в российские структуры, но опасно то, что, по сути, все институты власти формирующегося российского государства чрезвычайно слабы и дезорганизованы. И ориентированы на слабых, случайных, безвольных лидеров, однозначно ищущих свой личный интерес. Конечно, набирает силу рост национального самосознания. Идут неоднозначные, разнонаправленные, дивергенционные процессы. К сожалению, новые демократические институты власти приняли в себя крупное вливание экс-тоталитаризма. В то же время динамизм формирования властных структур налицо: законодательная вертикаль от Федерации к местной власти; исполнительная вертикаль от Федерации к местной власти; законодательная горизонталь от Парламента к структурам Правительства и судебной власти; законодательно-исполнительная диагональ вообще имеет крайне неясный характер.