Поверьте, что без всякого самообольщения мы имеем полное право ждать от нового года непременного счастья. И это счастье придет!..
Оно будет заключаться в перемене и в том или ином разрешении событий, которые сейчас сгрудились, напряглись, затянулись мертвым узлом…
Аргумент о необходимости надежды, веры в то, что доверие к будущему в конце концов оправдается, стал общим местом в новогодних передовицах. Но это была скорее просьба, чем аргумент, изъявление веры, основанное в большей мере на усталости от безнадежности, чем на уверенности в грядущих переменах. Борчевский признавал сомнения, одолевавшие общественность:
О том, что сейчас творится у нас в России, можно говорить только с чувством смятения.
Совершенно не представляя себе, что будет дальше, мы с жадностью ловим слухи и живем в мире тяжелых догадок и предположений.
Эта напряженность политической атмосферы долго продолжаться не может.
За последнее время, даже, можно сказать, за последние дни, – в России случилось слишком много такого, что заставляет нас трепетать от нервного ожидания будущего:
– Что же дальше?! Чем же это все кончится?! А кончиться, разрешиться должно.
И будет это в 1917 году.
Новый год «определенно ответит» на злободневные вопросы, хотя эти ответы не обязательно будут устраивать современников. Но неопределенность хуже, чем четко очерченные проблемы. Читатели подцензурной прессы были отлично знакомы с проблемами, о которых нельзя было говорить в открытую на страницах газет, особенно с непомерными страданиями, вызванными войной, экономическим кризисом и недееспособностью правительства. Но каков будет ответ?
Много еще волнующего и беспокоящего мир откроет и разъяснит он [новый год].
И станет всем легче.
Вот это то счастье облегчения, счастье явной опасности или явного добра и ждет нас в 1917 году.[25]
Очевидных причин для того, чтобы ожидать этого, не существовало. Тем больше было оснований для надежды на чудо.
2 марта 1917 г. (по использовавшемуся в то время в России юлианскому календарю, на 13 дней отстававшему от западноевропейского григорианского календаря) император Николай II отрекся от престола. Он сделал это под давлением со стороны генералов и других представителей элиты после того, как войска, которым было приказано покончить с демонстрациями в Петрограде, восстали и уличные беспорядки превратились в политическую революцию. Мало кто ожидал, что царская власть будет низвергнута, хотя ее авторитет с начала войны постепенно уменьшался. После отречения царя улицы заполнили ликующие толпы. Газеты пытались передать настроение масс:
– Засияло солнце красное… Рассеялись гнилые туманы. Всколыхнулась Русь великая! Восстал народ многострадальный. Пало кошмарное иго. Свобода и счастье – впереди…
– Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра-а!
Громом раскатистым гремит тысячеустный крик обрадованных людей, аплодирующих бравому оратору-студенту.
Из конца в конец несется возбужденный говор.
Лица всех напряженные, глаза блестящие, жесты смелые и вольные.
Любуются люди развевающимися высоко над головой красными флажками, смотрят по сторонам, собираются в большие толпы, делятся впечатлениями новыми, неожиданными.
Многие обнимаются, целуются, поздравляют друг друга и с жадностью набрасываются на разбрасываемые прокламации.
Читают громко, отрывисто, волнуясь и горячась.
Из уст в уста передается долгожданная радостная весть:
– Свобода! Свобода! Свобода…
Слезы у многих на глазах поблескивают.