Публикация русского перевода «Капитала» имела широкий резонанс. Пресса откликнулась на выход работы, рецензии появились в газетах «Новое время», «Санкт‑Петербургские ведомости» и т.д. Текст, опубликованный в «Новом времени», подчёркивал значение «Капитала» не только для занимающихся экономической теорией, но и для всякого образованного русского человека[26].
Так начиналась эпоха марксизма в царской России. Масштаб её трудно недооценить. Интерес к работам немецкого философа охватил образованное общество — от правых до левых, от религиозных кругов до светских. Доктор философских наук, историк философии В.Ф. Пустарнаков приводит ряд интереснейших фактов: журнал «Православное обозрение» характеризовал Маркса как самого известного учёного — представителя социализма в Германии, а его «Капитал» как замечательное, но сугубо научное сочинение, переполненное абстракциями, похожими на математический трактат, весьма утомительный в чтении[27].
Князь А.И. Васильчиков, «консервативный романтик славянофильской разновидности»[28], вовсеуслышанье заявлял: «Исходные мои положения заимствованы прямо из заявлений так называемых социальных демократов»[29].
Наконец, с марксизмом знакомились императорская фамилия. Министр финансов С.Ю. Витте излагал в курсе лекций, которые читал великому князю Михаилу Александровичу, исследования Карла Маркса.
Если «диалектике мы учились не по Гегелю», то либерализму Россия учились не по Миллю, а по Марксу. «Зарождающийся русский либерализм в лице Анненкова и Боткина идёт на идейные контакты с Марксом, несмотря на то, что позиция последнего достаточно определилась как очень далёкая от либерализма»[30]. «Влияние идей Маркса на Анненкова и Боткина — это первые страницы истории становящегося российского либерализма, на последних страницах которого в конце XIX в. окажется «легальный марксизм»[31].
О том же, но несколько с другой точки зрения, пишет Э. Карр: «Быстрое распространение марксизма среди русских интеллигентов того времени было обусловлено интенсивным развитием русской промышленности и отсутствием буржуазной традиции или буржуазной политической философии, которые в России могли бы играть роль западного либерализма»[32].
В России до отмены Крепостного права просто не возникало необходимости в развитой экономической теории. В России конца XIX века, с приходом капиталистических отношений и развитием крупной промышленности, возникла острая потребность в инструментах для анализа происходящих процессов. Одним из основных таких инструментов стал марксизм.
Свою роль отводило ему и царское правительство. Видя в работах Маркса строгую социально-экономическую теорию, оно било этой теорией по идеализму главной внутренней революционной угрозы того времени — народникам. И тут возникал простор для деятельности: с точки зрения классического марксизма попытки поднять народ и передать ему власть на этом этапе были заведомо обречены на провал — в силу поэтапности смены формаций. Но существовала возможность и для определённого рода передёргиваний — трактовок, согласно которым учение Маркса говорило о поступательном эволюционном процессе, исключающем революции.
Именно этим во многом объяснялась удивительная лояльность царской цензуры, которая, по сути, на многие годы опередила «ересь экономизма» в РСДРП. Хотя, возможно, сама эта ересь вытекала из ранних «официальных» установок в отношении марксизма. По крайней мере развитию так называемого «легального марксизма» в Российской империи не чинилось особых препятствий.
Другой вопрос, что такая постановка вопроса была для царских чиновников ошибочна — секулярная чистота теории, её внешний экономический детерминизм, лишённый традиционных для того времени путанных апелляций к божественному или мифологическому, послужил причиной «просветления» для многих мыслителей 60–80 годов XIX века. Что, естественно, сказалось и на уважительном отношении к самой теории.
Вряд ли современные общественные деятели, призывающие осудить и запретить марксизм как «человеконенавистническую идеологию», понимают о чём говорят. Слишком обширен его вклад в российскую политическую культуру, слишком обширные страницы нашей истории придётся вырезать. Яркий пример: «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии» (РСДРП), партии, из которой вышли большевики Ленина и меньшевики Мартова — писал «легальный марксист» П. Струве. К революции 1917 года он был одним из идеологов либеральной кадетской партии, а в армии Деникина и Врангеля входил в «правительства» и составлял законы для территорий, занятых Добровольческой армией.
27