Лишь несколько наиболее близких к Камчатке Курильских островов были тогда достоверно известны, а далее тянулась загадочная Япония, мифическая земля Компании, огромный остров Штатов и пр. Но никто окончательно, как казалось нашим морякам, не подтвердил реального существования снова выплывших земель, так как давно уже никто не посещал этих мест. Сенат приказал: «Идти на морских судах для проведывания новых земель, лежащих между Америкою и Камчаткою, а также островов, идущих от Камчатского Носа и Японии, для установления торгов, наложения ясака на народы, никому не подвластные; только того накрепко остерегаться, чтобы не зайти в такие американские и азиатские места, которые уже находятся под влиянием европейских государей или китайского богдыхана и японского хана, чтоб не возбудить подозрения и не открыть своим приездом пути к камчатским берегам, у которых при нынешнем тамошнем малолюдстве они могут занять нужные пристани[36]».
Вот ещё обнаруженный нами ценный факт для суждения о мотивах засекречения всей Великой экспедиции в целом. С одной стороны — экономика, ожидание открытий ценных благородных металлов — золота и серебра, для чего в экспедицию предусмотрительно был взят даже пробирных дел мастер Гардеболь; с другой же стороны вполне несомненен политический момент — тщательная забота об охране берегов Восточного океана: «Чтоб не возбудить подозрения и не открыть своим приездом пути к камчатским берегам».
Едва путешественники наши вышли в море, как грянул шторм, разбросавший корабли и разлучивший их на время. В разных числах июля поодиночке подходили они к Большерецкому устью на Камчатке, откуда и должно было по-настоящему начаться путешествие. Здесь взяли ещё несколько участников экспедиции, в том числе подштурмана Родичева, геодезиста Свистунова и переводчиков, а также полностью догрузили провиант. Море тем временем успокоилось, наступили тихие, но туманные дни. 15 июля, взяв направление на Курильские острова, вышли в море. Но корабли упорно не хотели держаться один другого, и уже не по стихийным причинам: в душах подчинённых Шпангбергу моряков бушевала стихия иного рода, — стихия ненависти к своему не в меру заносчивому и грубому начальнику. Ненавидевший Шпангберга самолюбивый англичанин Вальтон, чтобы отстать от флагмана и тем ускользнуть хотя на время от его грозных взоров, прибегал к всевозможным уловкам. Дело под конец дошло до того, что Шпангберг прибегнул к неслыханному в истории мореплавания приёму: он отдал приказание команде Вальтона не слушаться своего начальника, если тот попытается ещё раз сделать попытку удрать. Вот какие нравы, настроения и взаимоотношения царили в Великой Северной экспедиции. Изжить их, повидимому, не было никакой возможности до самого конца экспедиции. Несомненно, что пышно расцветшее среди моряков зло взаимного антагонизма, бесконечные ссоры начальников с подчинёнными и между собой принесли экспедиции огромный вред, были причиной многих неудач и страшно её затянули.
24 июля Шпанберг уже плыл вдоль цепи Курильских островов. Подойти к островам и смотреть их он не рискнул по той, согласно его словам, причине, что «берега каменные, утёсы весьма крутые, и в море великая быстрина, и колебание жестокое на якоре стоять, грунтов не имеется и очень глубоко… « Зато, старательно считая острова и насчитав больше, чем их было, он присваивал им довольно неблагозвучные наименования вроде: Афиноген, Кривой, Столбовой, Осыпной, Баран, Козел и т. д.
На этом первое путешествие Шпангберга в Японию, которой он не увидел, закончилось. Шпангберг торопился в Большерецк потому, — говорил он, — что время уже наступило почти осеннее (начало августа), ночи тёмные и долгие, беспрерывные густые туманы и погоды жестокие, а море неизвестное, отстойных мест не находится, течения же между островов сильные и неправильные; причем оказывался недостаток в провизии, особенно в сухарях, с самого выхода из Большерецка выдававшихся «со уменьшением», и в воде. Ко всему этому ещё прибавилась боязнь нападения со стороны чужестранных, вернее — японских судов на плывшие все время порознь корабли.
В середине августа Шпангберг был уже в Болышерецке. В этот свой первый японский поход, носивший характер разведки, Шпангберг все же прошёл мимо всей цепи Курильских островов до 46° северной широты, т.-е. до предполагаемой страны Иессо, и открыл среди них целый ряд новых. Вальтон спустился ещё ниже и достиг параллели самой Японии (42° 2').
Учитывая, что в одно лето поход в Японию вряд ли сможет быть осуществлён, инструкция не требовала от Шпангберга дополнительного испрашивания разрешений на восточный поход, а потому, оставшись на зимовку в Большерецке, Шпангберг стал деятельно готовиться к новому плаванию. Прежде всего было решено соорудить здесь же в Большерецке ещё один корабль для предстоящего похода. На законченный к весне 18-вёсельный шлюп «Большерецк» командиром был назначен любимец Шпангберга — квартирмейстер Эрт.
Итак, на следующий год к выходу в море была готова эскадра из четырех кораблей; командирами на остальных судах были те же моряки, что и в предыдущем году. 21 мая 1749 года корабли вышли в море. Первой задачей Шпангберга в этот рейс было — посетить и исследовать «открытую» Жуаном ге-Гама Компанейскую землю. Миновав, нигде не задерживаясь, Курильские острова, вступили на параллель, где должна была начинаться эта земля. Но, конечно, никаких признаков её обнаружено не было. Отсюда направились на юго-запад, прямо к берегу Японии.
16 июля, пройдя широту в 39°, на рассвете утром увидели впереди какую-то туманность. Без сомнения, это была Япония. Вахтенный начальник тотчас послал сообщить об этом Шпангбергу, отдыхавшему в каюте. Шпангберг, а за ним и все прочие выскочили, в чем были, из кают наверх. Жадно впивались моряки в горизонт, где постепенно вырастал из моря большой гористый остров Ниппон. Не было человека на корабле, который не вздохнул бы в эту минуту с облегчением: предмет стольких забот, надежд и приготовлений был перед глазами, путешествие на этот раз казалось удавшимся, и в самом деле оно было таковым. Все поздравляли друг друга; корабль с засвежевшим ветром под всеми парусами подходил к таинственным берегам неведомой страны.
А у берегов «на воде встречали плавающими не виданные дотоле деревья и травы и чудных животных — рыбы огромной величины и странной формы, черепах в сорокаведерную бочку и пр., видели и уродливые японские суда наподобие галер, с полосатыми и красными парусами».
Все ближе и ближе, уже глаз различает роскошную сочную растительность, почти сплошь покрывающую берега. Смуглые купы бамбука красиво темнеют среди сверкающих рисовых полей, мечущих в солнечном воздухе брызги искр. Среди корявых тёмных сосен, среди чёрных кипарисов и туй вдруг неожиданно выплывают крыши микроскопических домиков, — то японские селения; с корабля замечают, что из селения бегут во множестве люди и скопляются на берегу. Сомнений нет: русский корабль привлёк их внимание.
Надо полагать, что жители немало было встревожены прибытием непрошенных гостей, недаром они во все время пребывания в их водах русских судов жгли по ночам огни и содержали в полной боевой готовности военные суда, которые, однако, не осмеливались приближаться к русским кораблям, да и повода впрочем не было к этому никакого.
Но вот, приблизительно в версте от берега, Шпангберг приказывает отдать якорь: долго слышится лязг цепи, пока якорь достигает грунта. Ледяная кора взаимного недоверия тает. Сначала робко, но потом во все большем количестве японские лодки окружают корабль Шпангберга. Японцы обнаруживают вдруг самое дружеское расположение к русским, приветливо улыбаются, стараются угодить, чем могут, привозят фрукты, чудеснейшие мандарины, пшено, табак, разные овощи и ткани. Обменивают их на русские товары и просто дарят. Корабль посещают именитые особы, один из важных чиновников привозит и дарит командиру сосуд с вином. Японцы оказались настолько услужливыми и так усердно помогали нашим морякам запасаться свежей водой, что последние почти совершенно избавили себя от этого труда и на досуге совершали экскурсии в окрестности, изучая страну, жителей и любуясь очаровательными пейзажами.
36
См. С. М. Соловьёв — История России с древнейших времён. Изд. тов. «Общественная польза». СПб. КнигаIV (томаXVI—XX), стр. 1554, а также Поли, сборн. зак., № 6042.