— Нет, мы не так укротим! — запоздало возразил вслух митрополиту Дмитрий Иванович, смущенно взглянул на Василия, добавил, снизив голос, как бы по секрету говоря: — Но как же мне не хватает Митяя!.. Да что мне, Руси он необходим!
Вот так получилось, что в самый ответственный момент своей истории Русь оказалась без официального духовного наставника, и роль его выполнить довелось простому старцу из Радонежа. Однако знал Дмитрий Иванович очень хорошо, какое великое значение в русской земле и какую силу святости имел Сергий. Тихими и простыми словами, неторопливо льющимися из тонких уст, заросших рыжеватыми с проседью усами, мог он действовать на самые загрубелые и ожесточенные сердца, в до срока облысевшей его с высоким челом голове рождались такие помыслы и решения, которые могли примирить враждовавших, казалось бы, смертельно князей. Очень хорошо помнил Дмитрий Иванович, что именно этот старец сумел убедить ростовского, нижегородского, рязанского князей подчиниться Москве.
Митяй, будь он жив, мог бы сейчас оттолкнуть от Дмитрия Ивановича многих князей. Как бы повел себя Киприан — неизвестно, начал бы, поди, миротворством заниматься… А всеми почитаемый Сергий без замедления прислал свое благословение, увещевая как можно скорее идти на Орду. Он предрек Дмитрию Ивановичу победу и спасение от смерти. И прислал двух иноков своих — Александра Пересвета и Андрея Ослябю; известны они оба были как великие наездники в ратные времена, Андрей один сотню врагов гнал, а Александр двести гнал, когда сражались. Так ли, нет ли, но собой оба были богатыри, во всем свете о славянах прошла молва как о народе рослом, но Александр с Андреем даже и среди столбовых ратников выделяются, глядя на них, непременно в победу над любым врагом уверуешь. И Василий с радостью видел, как меняется настроение у отца: прошли былые опасения, он тверд, решителен, непреклонен. То ли благословение Сергия помогло, то ли увидел Дмитрий Иванович, собирая воедино сведения доброхотов-разведчиков, живших под видом ловцов рыбы да бортников в ордынских пределах и на порубежье, что положение вовсе не гиблое, — Мамай собрал со всего света вассальных и наемных ратников (бессерменов, фряз, черкасов, буртасов, ясов)[15], однако же боится на Москву идти, ждет еще подмоги от союзников. А те не торопятся — Олег рязанский вряд ли и отважится, до последнего будет хитрить да выжидать, а Ягайлу надо упредить, не дать ему соединиться с Мамаем.
По давно заведенному порядку ранним утром в кремль съезжались бояре, думные, стольники, стряпчие, разные служивые люди. Приезжали верхом на лошадях, сдавали их на руки своим слугам, а сами расходились по делам и надобностям. Слуги привязывали коней к пряслам, пасли их возле кремлевских стен, а иные вертелись на вымощенной булыжником площади или прямо возле папертей Архангельского и Успенского храмов, безбоязненно располагались на рундуках-помостах, по которым князь и его близкие переходили из собора в собор.
Нынче более, нежели обычно, было шуму, брани, криков и кулачных стычек — всем передавалась военно-лихорадочная обстановка кремля.
То и дело врывались на бешеной скачи гонцы. Дмитрий Иванович радовался: почти все князья откликнулись на его зов, сообщали о количестве рати и сроках прибытия в Москву. Первыми пришли со своими дружинами князья Белозерские — Федор Семенович и Семен Михайлович, за ними северные князья рода Белозерских, Глеб Каргопольский, князь устюжский, а также князь ярославский Андрей, князь ростовский Димитрий, князь Прозоровский Роман, князь серпейский Лев.
Время было страдное. Только-только закончили сенокос, еще не все и соскирдовали. Точили серпы, готовились рожь жать. Бояре уже и оси тележные дегтем густо смазали, чтобы ехать по вотчинам собирать оброки да платежи, проследить хозяйским оком за жнитвом. Ратный сбор разрушил все мирные планы. Намного раньше наступало в этот год бабье лето, да и подлиннее оказалось оно: не малые клинья дожать и огородные борозды перекопать в ведренные сентябрьские дни, а стоящий стеной хлеб убирать надо женам и матерям тех, кто отложил косы и цепы, а взялся за рогатины, копья, топоры. Но и радость была в том сборе, возбужденно переговаривались мужики, собираясь под княжеские стяги:
— Пробил час!
— Силы у Мамая поболе, чем у Батыги.
— Не трог, у нас еще боле.
— И мы все — не агаряне какие-то, а все, как един, люди хрещеные!
— За русскую веру головы положим!
— И то: по дважды не мрут, а однова не миновать.