Марк Моррис
Великая Стена
1
Горы предстали перед ними каким-то чудесным видением. Бесчисленные слои песчаника и разноцветных минералов спрессовывавшихся на протяжении миллионов лет в скальные образования, выглядели нереально яркими и захватывали дух своей красотой. Под солнцем пустыни они светились светлыми полосками красных, желтых, зеленых и синих оттенков. Это была палитра художника, воссоздавшего праздник для глаз.
Но, несмотря на свою красоту, это все же был суровый пейзаж. Люди умирали здесь каждый день. Неподготовленные и безрассудные умирали от голода и жажды; другие становились добычей диких животных или разбойников. Стервятники кружили в небе, зная, что падаль всегда достанется их крючковатым клювам. Пыль пустыни под редкими зарослями зелени была богато перемешана с различными костями.
Воздух сейчас был спокоен, пустыня нетронута. Ящерица неподвижно грелась в лучах медленно заходящего солнца. Затем, почувствовав вибрацию под ногами, она бросилась в укрытие. В следующее мгновение на горизонте появилось темное пятно, окутанное клубящимся облаком пыли.
С того места где находилась ящерица, любой бы услышал, поначалу слабые, дикие вскрики и приближающийся стук копыт. Он увидел бы, как темное пятно вынырнуло из знойной дымки и превратилось в плотно сбившуюся группу из восьми лошадей, на спинах пяти из которых сидели всадники. Мужчины, сгорбившись в седлах, подгоняли своих лошадей. Они направлялись к хребту Разноцветных гор, надеясь, что под покровом наступающей ночи найдут защиту в их глубоких ущельях и крутых долинах.
Один из всадников, Уильям Гэрин, прищурился от жгучего натиска пустынной пыли. Он был худым и жилистым, покрыт шрамами, его бородка и растрепанные волосы были спутаны, как и у остальных его товарищей, а его одежда представляла собой грязное лоскутное одеяло из поношенной кожи, потертых звериных шкур и легких доспехов. Он родился в Англии тридцать семь лет назад и сейчас находился далеко от дома. Но Уильям по своей природе был авантюристом; он весь мир считал своим домом. За последние три десятка лет он с боями пересек почти все континенты. Его прошлое было пропитано кровью бесчисленных сражений. Его огромный опыт, полученный в сражениях, не только укрепил его решимость, но и обострил его чувства, превратив его в изощренного аналитика. Взглянув на своих спутников, он понял, что ему придется призвать все свои обретенные навыки, чтобы вытащить их из нынешнего затруднительного положения.
Из двадцати человек, отправившихся в это безрассудное путешествие, осталось только пятеро. Остальные были порублены тридцатью или около того кочевниками-разбойниками, которые теперь сидели у них на хвосте. Впереди кавалькады шел Наджид, сарацинский наемник, его запыленные одежды развевались за ним сзади. Если бы дело дошло до схваток, где каждый отвечал только за себя, Наджид, скорее всего, избежал бы смертельных клинков своих преследователей. Он был искусным наездником, и в седле он и его конь казались одним целым, неким кентавром.
Меньше всего шансов спастись было у Риццетти или, возможно, у Франка Бушара. Итальянец Риццетти был опытным солдатом и бесстрашным в бою, но он был тяжело ранен. Со стрелой в ноге, бледный и потный, он теперь, мрачно сидел в седле, сгорбившись над своей лошадью и стиснув зубы от боли. Уильям мельком взглянул на открытую рану и увидел, что кровь все еще стекала по сапогу итальянца, оставляя след на песке.
По крайней мере, Риццетти обладал мрачным и решительным мышлением солдата. С другой стороны, Бушар, командир их разношерстной команды и единственный не солдат, оставшийся в живых в их отряде, был всего лишь мягкотелым хвастуном, вкрадчивым предпринимателем, который заманил их сюда дикими рассказами о чудодейственном черном порошке, который принесет им славу и несметные богатства. Напыщенный, и даже высокомерный, когда извергал свои пустые обещания, Бушар теперь был напуган и сильно подавлен. Из предводителя он превратился в невнятно бормочущую развалину, которая постоянно с тревогой оглядывалась назад.
Уильям поймал взгляд Пьеро Товера, пятого члена их группы и единственного среди всех, кого он мог бы назвать другом. Пьеро был вспыльчивым испанцем, зверюгой во многих отношениях. И, хотя он был диким и необузданным по темпераменту и жестоким в бою, тем не менее, он обладал стойкостью, умом и юмором, которые нравились Уильяму - и это заставило его если не полностью доверять этому человеку, то, по крайней мере, понять, что он может на него положиться, когда они столкнутся с общим врагом.
По выражению лица Пьеро сейчас легко было прочитать то, о чем думал и сам Уильям. Бушар был обузой. Он тормозил их своим настойчивым оглядыванием назад. Дернув поводья, Уильям приблизил взмыленный бок своей лошади к боку коня Бушара.
- Хватит оглядываться! - крикнул он Франку. – Пойми одно, если ты их увидишь, то мы покойники!
Единственным ответом Бушара был панический блеск его широко раскрытых глаз.
Наклонившись в седле, Уильям хлестнул коня Бушара, заставив ее бежать быстрее.
- Скачи! - крикнул он Франку. - Скачи быстрее или если не хочешь умереть!
Когда конь Бушара, как ужаленный, рванулся вперед, Уильям нарушил свое собственное правило, быстро оглянувшись назад. Он не увидел никаких разбойников позади себя… Пока…. Это означало, что еще оставался шанс спастись.
- Наджид! - проревел он куда-то в пыль. Сарацин, скакавший впереди него, оглянулся.
Уильям указал на гряду Разноцветных гор впереди, вырисовывавшихся все четче и ближе, а затем на трех лошадей без всадников, которые подпрыгивая, скакали рядом с ним, с полными седельными сумками.
- Отпускай лошадей по моему сигналу!
Его слова проникли в застывший мозг Бушара - барьер смертельной необратимости, и теперь Франк выглядел еще испуганнее уже по другой причине.
- Мешки? - сглотнул он слюну. - Нет! Pas les sacs! (Только не сумки!)
Но Уильяму было наплевать на драгоценные сумки француза, особенно когда на карту были поставлены их жизни.
- Отпускай! - закричал он.
Бушар испустил пронзительный вопль отчаяния, но Наджид, не колеблясь, ни секунды, выхватил свой ятаган и разрубил поводья, соединяющие трех лошадей с его седлом, а затем хлестнул животных, что побудило тех ускакать быстрее.
- Йа-ах! - почти радостно воскликнул он. - Спасайтесь, девочки!
Три отвязанные лошади рванулись вперед, направившись к ближайшему гребню. Глаза Бушара выпучились от отчаяния и ярости, когда он смотрел им вслед.
Когда они спустились в долину, Наджид дернул поводья и повел свой отряд в противоположном направлении от трех отвязанных лошадей. Если повезет, к тому времени, когда разбойники поднимутся на вершину холма, пятеро выживших исчезнут из их поля зрения среди зубчатых вершин, а их преследователи поскачут по ложному следу далекой пыли, поднятой тремя убегающими лошадьми.
* * *
Огонь слабо замерцал в темноте. Огласка их присутствия была риском, но оправданным. Здесь, в этой ослепительной, но негостеприимной местности, температура падала стремительно. Если они собирались выжить, им нужно было, хотя бы немного тепла, чтобы не замерзнуть до смерти.
Хотя все они были изможденными, а их лошади еще не были стреножены после стремительной погони через пустыню, им в первую очередь нужно было подумать об итальянце. Риццетти был членом их отряда, который подвергался наибольшему риску. Теперь он растянулся у огня, укутанный грубыми одеялами, чтобы согреться. Уильям, Пьеро и Наджид вытащили стрелу из его ноги и, как могли, промыли и перевязали рану, но седое бородатое лицо итальянца теперь было покрыто потом, а тело дрожало от лихорадки. Уильям понял, что тот не сможет ехать верхом в своем нынешнем состоянии, но и остальным нельзя было задерживаться здесь до рассвета. Таким образом, либо лихорадка Риццетти должна была пройти за ночь, что позволило бы ему быстро выздороветь, либо они вынуждены были оставить его здесь умирать.