Он вышел из айвенговской башни, и прошел соединяющий ее с берегом мостик, и собирался продолжить прогулку по-над заминированным безлюдным пляжем, и проходил мимо «шилки» с неисправной ходовой, используемой как неподвижная огневая точка, и хотел о чем-то спросить ее наводчика, когда…
Нет, его не убили. Даже не попытались. Просто взревели ревуны (тавтология, но так и было). А колокола громкого боя — забили. Тревога. Наводчик метнулся мимо Гамаюна, не спрашивая дозволений и разрешений, — все правильно, все на рефлексах, не зря гоняли.
Гамаюн прикрыл ладонью глаза от солнца. Неужто Верблюд? Да нет, не может быть. Тут мелковато, такой громаде не поднырнуть, не подплыть скрытно.
Три моторки действовали как и положено по сигналу тревоги: очищали батареям сектор стрельбы — закладывали широкую дугу, в сторону от причалов и пляжа, — выпустив вперед безоружную. Вслед им под водой быстро, быстрее суденышек, двигалось нечто — невидимое, угадываемое лишь по возмущениям поверхности. Большое и опасное нечто. Догоняло. Совсем радом… Все артсистемы — бесполезны. Если не жертвовать людьми и лодками.
Ну, бля, Гнатенко!!! Давай!!! Им ведь ни хрена с лодок под таким углом не видно… Лупи! Не жалей патронов! Огонь!!!
Гнатенко его не слышал, но и сам знал службу, звук от ДШК перекрыл и рев ревунов, и бой колоколов. Вода вскипела — там, где колебалась над массивной невидимой тушей. И плыл там, конечно, не Верблюд.
Там плыл айдахар.
Водяной змей.
Тревога оказалась почти учебной. Айдахар наскочил молодой и мелкий — длиной метров двадцать, много двадцать пять. И, похоже, ученый. Из местных, а не заплывший издалека по весне. Чтобы отпугнуть змея, достаточно оказалось двух длинных очередей Гнатенко. Пули, ясное дело, сквозь слой воды и толстую шкуру даже не пощекотали айдахара, но характерные звуки их ударов по воде были твари знакомы. И она поспешно отступила вдаль и вглубь.
Все расчеты сработали идеально — и у «шилок», и у безоткаток.
И у бомбометов: эти самодельные конструкции метали посредством порохового зарядика здоровенные красные бочонки — боевые части от старых зенитных ракет С-75. Атак с воздуха на Девятку не предвиделось, да и семьдесятпятки давно списаны и утилизированы, но зачем-то сохраненные БЧ теперь неплохо играли роль глубинных бомб. Убить айдахара могли лишь практически прямым попаданием — но отпугивали надежно, даже самых матерых. Хотя против Водяного Верблюда вся их артиллерия — и самопальная, и штатная — не смотрелась. Это вам не айдахар, не уж-переросток с непомерным аппетитом.
6
…Водяной Верблюд действительно смахивал на одноименную сухопутную тварь. Издалека. Очень издалека. Двумя торчащими над водой горбами и надменно-верблюжьей головой на длинной шее.
А вблизи… Да… Вблизи он тоже выглядел как верблюд— насмотревшийся фильмов про Годзиллу и Кинг-Конга, и свихнувшийся на этой почве, и покинувший свою верблюдицу с верблюжатами, и ушедший в жизненный поиск. И нашедший в том поиске бесхозно брошенный мировой стратегический запас анаболиков, стероидов и гормональных ускорителей роста. И в одночасье пресловутый запас сожравший — со всеми вытекающими последствиями. И отбросивший в результате копыта, и отрастивший взамен ласты, и перешедший на водно-двоякодышащий образ жизни.
Что там ваш занюханный Лох-Несс, господа шотландцы. Тут один клык с лоховатую Несси будет…
По счастью, думал Гамаюн, вблизи клыки Водяного Верблюда им довелось лицезреть один раз — когда двугорбый житель глубин нежданно-негаданно решил десантироваться на городской пляж Девятки. Один раз — но этого хватило. Они стянули к пляжу и пустили в ход всё, что у них было. Все, кроме ядерного заряда, которого у них не было. И все оказалось детскими игрушками, комочками жеваной бумаги из трубочки — монстра они не убили. И не ранили. И даже не напугали. Скорее — смертельно ему надоели. Верблюд плюнул на этот негостеприимный пляж и уплыл. Плюнул в буквальном смысле — поверхность береговой скалы на нескольких десятках квадратных метров разъело, как кислотой.
«Чем, интересно, этот дромадер-бактриан питается?» — подумал Гамаюн без всякого интереса. Такая мысль приходила ему на каждой прогулке, при взгляде сверху на изжеванную и выплюнутую Верблюдом пляжную кабинку для переодеваний (тонны две металла и железобетона — пляж возводил стройбат, на века). Вопрос был риторический. Раз живет — чем-то питается. Может, айдахарами. Может, тюленями. Может, ежегодными девственницами от окрестных племен.
7
…Шаланды, полные яичек, причалили — прямо на пляж, все по инструкции. Высоковато, конечно, бегать по бетонной лестнице с ящиками, но под дулами береговых батарей надежнее. А бойцам тренировка полезна.
Гамаюн пошел дальше, в сторону от озера.
Дальше стояли руины тридцать второго и тридцать первого домов. Напоминали они о Сталинграде, и о вспарывающих камень и кирпич фугасах, и о фельдмаршале Паулюсе, выползающем из-под схожих развалин с поднятыми передними лапками.
Но бои здесь, что характерно, не шли — не докатился германский блицкриг до прибалхашских степей. И фугасы иных супостатов из-за периметра не залетали. И Паулюс, понятно, в подвалах этих трехподъездных домишек не сшивался… Все разгромили свои — за одну ночь. Зимой (уже после Прогона) дома расселили и отключили от света и тепла в целях экономии. Дабы перевести в личный генерала Таманцева резерв жилого фонда. Ага. Перевели. Всю ночь тени-морлоки копошились в опустевших зданиях — к утру остались лишь стены и перекрытия. Окна, двери вместе с косяками, паркет и линолеум с полов, сантехника, электрика — все под метелку. Обошедший утром оба дома Гамаюн обнаружил лишь два относительно пригодных к употреблению предмета: забытую на гвоздике в ванной мочалку средней степени изношенности и выцветший древний постер Саманты Фокс, причем о левую грудь секс-дивы кто-то долго и старательно гасил окурки. Гамаюн вполне мог выяснить, кто, но не стал…
Никто из домов-призраков на него не покусился. Хотя местечко идеальное — никто не будет канючить под руку: «ну дай, дай пальнуть!», узнав, что собираются покончить с опостылевшим начальником Отдела. И дорожек для отхода — куча. Но руины молчали.
Значит — и дальше не убьют. Дальше людно, дальше не с руки. Отлично. Наша благодарность «орлятам» и их штабу. И их рядовым членам, не допустившим нарушения приказа и партизанской самодеятельности. Нервы не шалят, руки не дрожат, все под контролем, все идет по плану заговорщиков. И Гамаюна.
…Он шел в сторону штаба чуть быстрее обычного — возня с айдахаром сбила график прогулки. Тут в него и выстрелили. И — попали.
II. Женька
1
Она спустилась с откоса у шестьдесят второго дома, крайнего в городке, и пошла к гаражам.
Гаражи стояли двумя рядами. Один — вдоль мелководной бухточки (опасные жители озера в эту лужицу не заплывали). Здесь хранились лодки. Моторки. Катера. Замки и двери ржаво-безжизненные — на рыбалку в озеро теперь не выйдешь. И на закате знакомую девушку по гладко-зеркальной воде прямым курсом на полуутонувшее солнце — не покатаешь. И в город Балхаш, по магазинам, напрямик, не объезжая долгой степной дорогой озеро, — не сгоняешь. Катера уныло ржавели в темноте гаражей — кроме самых больших, реквизированных Отделом на нужды береговой охраны.
Во втором ряду — хоромы автолюбителей. Здесь владельцы появляются чаще, но не особо — за периметр выезжают колонны или конвои, где легковушкам места нет. А невеликие расстояния Девятки и пешком одолеть можно… Да и бензин стал дороже спирта. Женькин папа, впрочем, пешком передвигаться не любил, и добился-таки служебного горючего, и по утрам подбрасывал ее до школы… Но свой «жигуленок» держал под окном — жили они от гаражей далеко (по меркам Девятки, понятно).