— Как не понять… Конечно, в обществе будет шок: всё-таки иная цивилизация. И где — на своей планете… Пусть не высшая, не космическая, уровня первобытного племени… Но всё равно — целый новый мир… — Кинтал ещё не мог собраться с мыслями от потрясения. — А это скрывали…
"И… что целый континент уже занят, заселить его нельзя! — почему-то лишь теперь подумал Джантар. — И просто изучать так, чтобы не видели иорариане — тоже…"
— Да, но почему скрывали? — снова раздался крик за кадром. — Вы что, действительно не понимаете? Вот это строение их тела! Как нам теперь жить с тем, что на нашей планете есть именно такое "первобытное племя", именно такой иной разум?
— И в этом всё дело? — удивился Кинтал. — Именно это так опасно для морали нашего человечества?
— Но чего стоит сама такая мораль? — Джантар вдруг вспомнив какие-то похожие слова ещё из разговора на набережной. — И на чём держится, если способна рухнуть лишь от этого?
— На легендах, мифах, которые складывались тысячелетиями… — говоривший неожиданно возник в кадре, оттеснив Кинтала сторону, и едва ли не полез разъярённым, трясущимся от злобы лицом прямо в камеру (хотя вроде бы старался говорить спокойно и размеренно, словно втолковывая элементарные истины сумасшедшему). — И вы теперь вот так всё разрушили… Вы… Да кто вы вообще такие…
— Будто мы заранее знали о таком результате, — ответил Джантар. — И вообще это задумали мы, а не кто-то другой…
— Но среди вас, кажется, есть и ясновидящие, — с презрением продолжал говоривший.
— И всё же мы этого заранее не знали, — повторил Джантар. — А легенды… Так разве и о самом Западном континенте в них хоть что-то есть? Но человечество это пережило, и мораль не рухнула… А если мораль такова, что может рухнуть от всякого нового знания — зачем держаться за неё? Что можно строить на такой морали, зачем она нужна?
— Ах, ты… — человек на экране захлебнулся от гнева. — Да ты хоть понимаешь, с кем ты говоришь?
— Нет, а при чём тут ваша должность, положение по службе? — ответила, подойдя сзади, Фиар. — Если по сути всё так?
— И какое значение могут иметь старые мифы, всё равно не отражающие известную нам реальность? — уже уверенно продолжал Джантар (хотя и не вполне понимая, к чему идёт речь). — И всё это — только потому, что кто-то счёл нужным до последнего держаться за них? Как довоенная власть — за ту официальную веру?
— Да ты о чём смеешь говорить… — человек на экране затрясся от ярости, и Джантар с ужасом понял: он впадает в безумие! А где-то рядом был Кинтал… — Ты, преступник, каких не знала история… И ты, в твоём возрасте, ещё смеешь рассуждать о таком… Да я бы тебя… — говоривший умолк, словно захлебнувшись собственным гневом.
— Не получается что-то, — прошептала Фиар из-за плеча Джантара. — Не могу его успокоить. Не видит он меня на своём экране, что ли…
— Нет, а что вы можете им предъявить? — наконец прозвучал за кадром голос Кинтала. — В чём какая-то их вина?
— И правда, как подумать — тоже с ума сойти, — ответил тот, третий за кадром (значит, на экране был не он?). — Формально, получается, и предъявить нечего. Так, самую малость — из того, что вообще можно доказать. Влезли туда, куда мог влезть любой, бежали из района, как имели все основании думать, массовых беспорядков — и только. А за то, чего не помнят или не понимают — какой спрос? Не сами же отправили извещение, не сами управляли автобусом… И вообще, была группа человек в двадцать, причём там — и взрослые, и какой-то дмугилец… А эти — только часть, кто попались, да и их кто-то просто использовал под гипнозом. Но и натворили, конечно — а формально придраться не к чему. Другое дело — историческая вина…
"Точно! — спохватился Джантар (не чувствуя, однако, облегчения от услышанного). — Вот на чём надо всё строить! А мы забываем, что мы — только дети, которые ничего не могут…"
— И им всё так сойдёт? — полубезумно спросил человек на экране — и Джантару вновь стало страшно: вдруг он действительно что-то решал?
— Да успокойтесь, — ответил кто-то. — Всё равно не вы, а суд будет решать. Хотя какой суд сможет решить такое…
И тут Джантар понял — что скрывалось за его собственным кажущимся спокойствием. Какое напряжение и буря эмоций неосознанно таились в нём… Да, он пытался говорить спокойно, мыслить чётко и логично — но слово "суд" будто что-то сорвало в нём…
— Самих бы вас под суд… — вырвалось у него. — За то, что и вас в принципе можно увлечь какой-то идеей, подвергнуть внушению, подсунуть кассету, пользуясь психологическим шоком… И вы, которые уверены, что сами — не враги, не преступники, а наоборот, стоите на страже закона и государства — тоже в подобных обстоятельствах могли сделать что-то не так… А потом оказалось бы: это — часть большого заговора. И поскольку тех, кто всё устроил, ещё надо искать, а вы уже тут, на виду — вас и под суд? Не считаясь с возрастом, здоровьем — ни с чем? Вот, мол, изверги, злодеи, предавшие всё человечество! Хотя на самом деле — просто дети, которым вы, взрослые, и так уже сделали сколько зла, лишив даже права как-то защищаться по закону! Да будьте вы прокляты с такой вашей взрослой справедливостью и этим вашим стыдом то ли собственной, то ли чужой анатомии и физиологии…