Это был месяц сбора урожая, и лица сияли на ярком солнце — улыбки, гримасы безмолвных криков, неуловимо хорошее настроение, освобождение от рутины. Отъезд в действующую армию везде воспринимался как праздник. Жены и возлюбленные в длинных юбках и белых блузках, взявшись под руки, шли на вокзалы за колоннами своих мужчин, четко печатающих шаг. Немцы отправлялись на войну с цветами в дулах винтовок или между верхними пуговицами мундиров. Французы маршировали сомкнутыми рядами, немного горбясь под тяжестью громадных ранцев, прокладывая себе дорогу среди наводнивших улицы толп. Одна из фотографий Парижа той первой недели августа запечатлела младшего командира, который пятясь шел впереди своего подразделения и, словно дирижер, размахивал руками, помогая держать строй на булыжниках мостовой. И немцам, и французам не терпелось оказаться на фронте и прицелиться из оружия[110]. Невидимый оркестр, по всей видимости, играл марш. «Походную песню» или «Самбра и Мёз»?.. У русских впереди колонн шли священники с иконами, а австрийцы славили Франца Иосифа — монарх был символом единства их пока еще многонациональной империи. Во всех странах мобилизация вызвала смятение — общество перестраивалось на военный лад. Самой подготовленной к войне оказалась британская армия. Она могла развернуться очень быстро. Вот что писал 5 августа X. В. Соейр из 1-й пехотной бригады, формировавшейся в Колчестере: «Казармы уже заполнены резервистами, хотя многие еще в гражданской одежде, и они продолжают прибывать почти с каждым поездом. Форму, ботинки и амуницию выдают без промедления, заминки случаются редко. Мне запомнился один мужчина, наверняка весивший больше ста килограммов… Резервистам, оставившим уютные дома и хорошую работу, было тяжело привыкать к новым реалиям жизни, в частности к грубому обмундированию и тяжелой обуви»[111].
Гражданскую одежду резервисты отправляли родным посылками. Один из них, по фамилии Шоу, впоследствии писал: «Я упаковывал свой темно-зеленый костюм и вдруг подумал, что, возможно, мне уже никогда не придется его надеть…»[112]
Лейтенант Эдвард Спирс из 11-го гусарского полка, прибывший в Париж в порядке обмена офицерами британской и французской армий, отправился в Военное министерство в своей новой форме — брюках и мундире цвета хаки. «Какой вы смешной! Словно птица, извалявшаяся в пыли…» — не удержалась от шутки консьержка на входе. Лейтенант, впрочем, решил, что удивление женщины вызвал не столько его мундир, сколько галстук. Этот предмет туалета французы считали на войне неуместным, а британцы себя без него уже не представляли ни при каких обстоятельствах[113]. Они ввели галстук в гардероб офицеров после Англо-бурской войны, а французы с переменами медлили. Экспериментов с военной формой было много, и дебаты по поводу того, какой она должна быть в XX веке (!), велись жаркие, но в начале войны 1914 года французские солдаты и офицеры были одеты так же, как в 1870-м, и почти так же, как при Наполеоне. Карабинеры тяжелой кавалерии все еще носили медные шлемы с плюмажами, а в некоторых подразделениях оставались кирасы времен битвы при Ватерлоо. Легкая кавалерия по-прежнему была облачена в доломаны со шнурами и ментики. Это не говоря уж об алых рейтузах… Зуавы — представители элитных частей легкой пехоты французских колониальных войск — воевали в турецких шароварах (тоже красных), коротких куртках и фесках. Пехотинцы носили брюки (опять же красные!), заправленные в высокие ботинки, и длинные серые кители. Все шили из шерсти, и это вкупе с неудобством устаревших мундиров, а также с тем, что замаскироваться в них не было никакой возможности, стало дополнительным испытанием в сражениях солнечной осени 1914 года. По части маскировки задуматься следовало и другим армиям: спахи — солдаты турецкой тяжелой кавалерии — таскали за собой широкие красные плащи, да и британские солдаты полка королевских африканских стрелков щеголяли в голубых мундирах[114]. Капитану Вальтеру Блюму при первой встрече британцы показались одетыми в серо-коричневые костюмы для гольфа[115], но если бы он видел подразделения шотландских стрелков… Немногие из них сменили килты на брюки — они остались клетчатыми, но от споррана — сумки с мехом — не отказался никто.