В два часа Императорский поезд тронулся в путь. По сторонам, как вкопанные, часовые Железнодорожного полка. Вдали на лыжах "охрана второй линии". Царский поезд скрылся, повернув на Гатчину.
Царица в красных пятнах от волнения вернулась во дворец. Неясное предчувствие чего-то нехорошего угнетало ее. Ее Величество долго молилась и плакала. Плакали и на детской половине. Вечером слегла в постель А. А. Вырубова.
{61}
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
- Начало 1917 года в Ялте. - Открытие Военного дома и телеграмма Его Величества. - Экстренный вызов меня в Петроград. - Приезд в Петроград 20-го февраля. - Настроение в Петрограде. - Вторник 21 февраля. - У генерала Д. Н. Дубенского. - Беседа с сенатором X. - Свидание с Дворцовым комендантом. Разговор ген. Воейкова с министром Протопоповым. - Взгляд Протопопова на отъезд Государя в Ставку. - Обед у генерала Секретева, оптимизм петербуржцев. - Тревожное размышление о советчиках Государя. - Среда 22 февраля после отъезда Государя в Ставку. - На чае с членом Гос. Думы. - Общественное мнение об Их Величествах. - Упадок престижа.
Тот последний год Царского режима начался для меня в Ялте беспокойно. Была какая-то необъяснимая, безотчетная тревога. В день Нового Года, по моей инициативе, мы все, кто хотел поздравить друг друга, собрались с дамами в городском Собрании часа в 3 дня. Новый портрет Государя Императора в форме Гродненского гусарского полка, в рост, отлично исполненный, по моему заказу, служившим в том полку, Ковако, смотрел на нас добрыми глазами, отлично удавшимися художнику-любителю. Для многих это была новость видеть портрет Его Величества в Собрании. Его рассматривали с любопытством, говорили комплименты художнику. Мы поздравили друг друга, целовали дамам ручки, высказывали всяческие хорошие пожелания, не подозревая, что произойдет со всеми нами ровно через два месяца.
Говорили о Щегловитове и князе Голицыне, премьере, о котором узнали впервые. У меня спрашивали про него, считая, что я должен знать больше других.
В январе я получил несколько писем из Петрограда, в которых друзья, по-разному, предупреждали меня о вероятном назначении меня в Петроград. С другой стороны, тоже по-разному, сообщали о готовящихся чрезвычайных событиях. В письме из Гатчины один из моих младших бывших подчиненных, сообщал мне, что в Гатчине, где жил Вел. Кн. Михаил Александрович, много говорят о том, что на престоле скоро будет Цесаревич Алексей Николаевич, а Великий Князь будет Регентом. Письмо пришло с обыкновенной почтой и я был тем более удивлен, что в нем были подробности "неприемлемые". И я тем более удивлялся, что в Императорской резиденции так просто говорят о предстоящей перемене Монарха.
{62} Тем энергичнее подгонял я работы по оборудованию "Военного дома" для раненых офицеров, который хотел связать с именем Государя Императора. Наконец, Дом был закончен. Он включал номера для обер-офицеров, столовую, биллиардную, карточную комнаты. Отслужили молебен, на который я пригласил представителей всех сословий. Освятили все помещения. Картина художника Аитова: "Яхта Штандарт подходит к Ялте" символически связывала нас с Царской семьей. Я отправил телеграмму Его Величеству от всех нас, участвовавших в открытии Дома, нарочито подчеркнув общность работы местного общества.
Я был счастлив получить 25 января в ответ следующую телеграмму Его Величества: "Ялта. ГРАДОНАЧАЛЬНИКУ. Очень обрадован известием об открытии военного дома для наших раненых героев и благодарю всех присутствовавших на торжестве за их молитвы и выраженные чувства преданности. НИКОЛАЙ."
Телеграмму воспроизвели в местных газетах. Она произвела отличное впечатление.
Время бежало и, вдруг, 16 февраля я получил телеграмму от министра Протопопова прибыть немедленно в Петроград. Сдав спешно все казенные деньги, денежные книги, разные документы коменданту полковнику Ровнякову, я, почему-то, запечатал всё это в один большой пакет предварительно, чего обычно не делается, опять-таки, как будто, что-то безотчетно предчувствуя. Мы составили о сдаче протокол и оба подписали его. Каждый взял экземпляр протокола.
На другой же день я выехал на Север, взяв с собою, на всякий случай, целый ряд дел, по которым нужно было добиться благоприятных разрешений по благоустройству нашего южного берега Крыма.
Мне рисовалось, что с помощью Их Величеств я проведу все эти вопросы быстро и с пользою для Края. Ялтинская Дума снабдила меня всеми нужными документами и в том числе очень красивыми акварелями, на которых была изображена Ялта современная и Ялта в будущем.
{63} Алушта, Алупка, Гурзуф также нагрузили меня своими ходатайствами к центральной власти. Я ехал ходатаем от нашей Ривьеры, не зная, для чего меня вызывают.
**
*
20 февраля я приехал в Петроград. Мой заместитель по должности в Царском Селе предложил мне остановиться в Петрограде на моей бывшей казенной квартире, Фонтанка No 54, недалеко от Невского, чем я, конечно, и воспользовался с большим удовольствием. Приятно было очутиться в своей старой уютной квартире, где было так много пережито, хотя и тревожного, но хорошего. Тут были и дворцовый и городской телефоны. Я протелефонировал в Царское, дабы доложили Дворцовому коменданту о моем приезде. Я поблагодарил генерала Воейкова за разрешение остановиться в их казенной квартире. Генерал поздравил меня с приездом и обещал протелефонировать, когда и где мы можем свидеться, так как он очень занят приготовлением к отъезду в Ставку. Из его слов я понял, что вызван я по повелению Его Величества и только.
Я начал мои деловые и личные визиты. Побывал в Департаменте общих дел. Бывший одесский градоначальник, милейший и симпатичный Сосновский, которого иначе и не звали как Ванечка, с которым так много приходилось встречаться и работать в Одессе, встретил меня так важно по-петербургски, что, выходя из его роскошного кабинета, я подумал, смеясь: ну, как меняет человека сразу министерский климат...
Я записался на прием к министру. Начальник первого Отделения, всё и вся личного состава, очаровательный H. H. Боборыкин встретил радушно, обаятельно любезно, но ничего о причине моего вызова не сообщил. То был отличный столичный чиновник, умный и притом большой философ.