Следовательно, неправдой было и то, что император «находится в Берлине», и то, что «правит», и то, что владеет половиной мира. Правдой же было то, что важным гостем, прибывшим в некий санаторий почти на германо-нидерландской границе, действительно оказался император Фридрих Вильгельм Виктор Альберт Прусский. Сломленного поражением и с расстроенными нервами, его привезли сюда ровно через три дня после отречения от престола, поместили в палату под несколько ироничным № 1 и оставили в покое.
И для этого императора, так же как для сербского короля Петра в 1916 году, потекло время-безвременье, сконцентрированные минуты и часы, исчезающие в никуда. Два дня пациент только и делал, что смотрел в окно, при этом на его лице не дрогнула ни одна мышца, а врачи озабоченно перешептывались у него за спиной. Три ночи он и не думал о том, чтобы лечь спать, а тем более — уснуть, поэтому ему была назначена весьма радикальная терапия. На четвертый день его одолела усталость и он заснул, что расценили как первый благоприятный знак.
Поначалу сон действительно был хорошим знаком. Император крепко спал и видел сны. Ему снилось, что сейчас 1914 год и что он находится в Берлине и правит половиной мира без каких-либо угроз. Только в первую ночь в его сне, в тот кажущийся 1914 год, вспыхнула война. Щуплый офицер из первого сна императора достает его — кайзера — манифест и с пафосом, чуть дрожащим голосом читает: «Это мрачные времена для нашей страны. Мы окружены и вынуждены поднять меч. Господь даст нам силы использовать его правильно, так, чтобы мы могли носить его достойно. Вперед, на войну!»
Следующей ночью Вильгельму Прусскому опять снился 1914 год, но на этот раз пожар войны не разразился. Не было его манифеста, никого не вынуждали поднять праведный меч, прусская Германия процветала в 1915 году, переживала неожиданный промышленный прогресс в 1916-м и добивалась новых достижений в 1917-м и 1918-м… Затем больной из палаты № 1 просыпался на влажных сатиновых простынях, словно куколка бабочки в коконе. Он вздрагивал и снова видел вокруг мрачное здание санатория, свою железную больничную кровать и помещение в конце длинного коридора, обставленное белым. Везде вокруг был 1918 год. Германия проиграла войну, он отрекся и передал власть тщедушному принцу Адольфу II… Чем ему заниматься в этой реальности, кроме как смотреть в окно, не моргая и вызывая беспокойство врачей. Или, возможно, лучше спать? Правильно, бывший император должен бежать от такой реальности в сон.
Уже через две недели Вильгельм старался как можно меньше бодрствовать. Он почти ничего не ел и ужасно ослаб, но теперь его сон, который становился все длиннее и длиннее, стал основной причиной для беспокойства врачей. Тот, кого до сих пор называют «кайзером», спит и просыпается. Сны, о которых он никому не рассказывает, кажутся для него живыми, как сама реальность. В них 1916-й, год небывалого промышленного прогресса империи, а затем 1917-й, когда также один успех сменяет другой… Затем важный пациент просыпается и видит вокруг грубый и негостеприимный год 1918-й. Что реальность, а что сон? Со временем свергнутый император все больше верит снам. Он думает, что реальность — это все, что красиво, а все уродливое — это ночной кошмар. Он просыпается, но разве он бодрствует? И спит ли он, когда спит? Ему не хватило одной лишь недели для того, чтобы изменить миры.
Он смеется — беззаботно смеется. Он ест черные виноградинки. Его левая рука больше не сухая, поэтому он перебирает ягоды двумя руками. Через окно своего дворца вдали он видит коричневые дома Берлина, будто сложенные из шоколадного кирпича. И думает, думает, что был бы самым счастливым правителем в мире, если бы только смог избавиться от плохих снов — снов, в которых Германия проиграла Великую войну, а его тайно перевели в санаторий почти на границе между Германией и Нидерландами, чтобы здесь каждый день ему снился один и тот же страшный сон…
Белград, 2009–2012
Приложение
КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ И КАК ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ
Три револьверных выстрела
Для патологоанатома Мехмеда Грахо Великая война началась тогда, когда он о ней даже не догадывался, в тот момент, когда он услышал, что сейчас, во время страшной июньской жары, к нему в морг доставят «некие особо важные тела». Для Мехмеда Грахо Великая война закончилась эпидемией холеры в Боснии в 1915 году. Он умер, когда вся комната была наполнена запахом его испражнений и когда он — в своих мечтах — видел себя неотразимым красавцем, одетым как сирийский принц из «Тысячи и одной ночи» и собирался объясниться в любви медсестре.
Для венгерского журналиста Тибора Вереша родом из Бачки Великая война началась, когда он в сербской газете (за сербской прессой он должен был следить по долгу службы) прочел следующую фразу: «В Вене, этом разбойничьем городе, где сербское торговое сообщество многие годы оставляло свои деньги, проклятия австро-венгерских журналистов становятся все более похожими на собачий лай». Для Тибора Вереша Великая война закончилась, когда заботливые земунские хозяйки квартиры, мать и дочь, нашли его мертвым, с пишущей ручкой, вонзившейся ему в грудь.
Для Джоки Вельковича, мелкого торговца гуталином, Великая война началась, когда он отдал в «Политику» объявление в рамке: «Покупайте немецкий гуталин „Идеалин“! Настоящий „Идеалин“ с ботинком на коробке, как показано на картинке, изготовлен на чистом жире и сохраняет кожу вашей обуви!» Для Джоки Вельковича Великая война закончилась, когда он бросил свой последний размытый взгляд на картинку нового календаря, где сербский солдат с цифрами «1915» на спине попирал австрийского солдата с надписью на груди «1914».
Длинное теплое лето
Для маэстро Дитера Уйса Великая война началась, когда он в день ее объявления понял, что в нем нет ничего: ни печали, ни радости, ни веры в свое искусство. Для Ханса-Дитера Уйса Великая война закончилась, когда он сидел на тротуаре Фридрихштрассе в лохмотьях, как какой-то нищий, и, неузнаваемый для любого из своих поклонников, в последний раз пел невероятно писклявым голосом партию из моцартовского «Реквиема». Мимо трусил один берлинский пес, но даже он не мог услышать его. Когда длинношерстный пес обернулся, бывший самый лучший баритон немецкой сцены упал. Тупой стук его головы, ударившейся об уличную плитку, был последним звуком, оставшимся после него.
Для поэта Жана Кокто Великая война началась с серьезных опасений, что на призывной комиссии ему откажут из-за чрезмерной худобы. Для Жана Кокто Великая война закончилась, когда он понял, что вопреки тому, что его жизненный уровень во время войны год от года падал, воевал он роскошно и так же роскошно будет жить после войны.
Для Люсьена Гирана де Севола, художника, недавно удостоившегося похвалы самого Аполлинера, Великая война началась перед окошечком призывного пункта в Тампле, когда он, купив военную форму, решил наградить себя еще и противогазной маской. Для художника Люсьена Гирана де Севола Великая война завершилась в 1916 году, когда последние части тел покойников, служивших «человеческим камуфляжем», были кое-как собраны и отправлены по домам. В это время скульпторы и кубисты призыва третьей очереди, к радости дядюшки Либиона и дядюшки Комбеса, были отозваны назад, в Париж, а Люсьен Гиран де Севола стал совершенно незаметным, как будто он и в первый, и во второй раз отдал жизнь за родину.
Для Гавры Црногорчевича Великая война началась в то мгновение, когда он подумал, что он ее закончил и своей фальсификацией «Идеалина» победил всех швабов. Для Гавры Црногорчевича Великая война закончилась расстрелом на песчаной отмели Дуная. При нем остались тысячи немецких марок, зашитых в подкладку пиджака, промокших, когда его тело упало на влажный песок.
Для престолонаследника Александра Великая война началась, когда он с секретарем Янковичем из Военного министерства отправился во дворец. У входа эти двое встретились с министрами, мучительно молчавшими и озабоченными тем, что может произойти. Александр Карагеоргиевич тоже задумался и прервал тишину в стиле Александра Македонского. Он сказал коротко, словно рубанул сплеча: «Значит, война!» Для регента Александра Карагеоргиевича Великая война закончилась, когда он в доме торговца Крсмановича первый раз услышал человеческие голоса. Сон никак не приходил к нему, а он, босой, в ночной рубашке, сидел на краю кровати. Он расстегнул рубашку и посмотрел на позорную татуировку в виде австро-венгерского орла, о которой не знал даже его отец. Двуглавого орла он нанес на кожу еще в молодости, когда неосторожно подумал, что Двуединая монархия будет вечным союзником Сербии. Сейчас он посмотрел на татуировку и сказал себе: «Война окончена».