Химик-смерть — по свидетельству пленных солдат — сам рассказал обо всем происшедшем. Он закричал, когда увидел во сне, что его красавица-жена, с глазами загнанного зверя и пистолетом в руке, вышла в сад. Рассказывают, что он видел, как она приставляет пистолет к груди, но не успевает выстрелить. Желтое облако опустилось на ее голову, и ему сразу же стало все ясно. Очевидцы рассказывают, что сухие губы доктора шептали «Клара, Клара…», когда он проснулся. Нам не удалось узнать, что на самом деле стало причиной смерти жены Габера, но если она умерла именно так, то они оба заслужили это, потому что только звери в обличии людей-химиков могут выдумать такого страшного убийцу, как хлорин, известный как бертолит.
Я — Фери Пизано, военный корреспондент. Мне хотелось бы описать вам Грецию и греков, мои французские читатели. Под щедрым эгейским солнцем обитает странный, одержимый, обращенный внутрь себя народ. Эллины живут в лачугах, а их дети слишком долго цепляются за подолы своих бабушек и вырастают молчаливыми и задумчивыми, с вечной сигарой из плохого табака — к старости. Один, сто, тысячи таких — и не стоит удивляться тому, что в нынешние времена, когда греки растеряны, один из них дружески хлопнет вас сзади по плечу, а другой ударит в грудь спереди. Король Константин. Королева София Гогенцоллерн. Премьер-министр Венизелос — в отставке. Германофил полковник Палис. Переменчивый начальник штаба греческой армии Иоаннис Метаксис. Это лица современной Греции, желающей быть на стороне союзников и при этом оставаться нейтральной во всех делах с Турцией и Австрией. Поэтому в Греции 1916 года все выглядит таким живым и одновременно таким мертвым. Пробуждение здесь — это скорее освобождение от отдыха, чем подъем. С первого момента вас охватывает удивление оттого, что вы живы.
А когда вы выходите на улицу, вас окружает жизнь, которую сербский монарх в интервью для французских читателей назвал «предательской»: евреи спешат открывать свои лавки, а болгары и греки куда-то торопятся, потому что Салоники, этот удивительный город на перекрестке культур и торговых путей, в любой день и вечер должен зарабатывать и быть приятным для всего мира. Этот практический дух переносится и на острова, и местные жители постоянно следят за тем, что для них выгодно, а что нет.
На Корфу, острове страданий, острове смерти, приняли сербов, хотя они и удвоили население этого зеленого хребта в Ионическом море. Вначале аборигены думали так: беднягам помогают французы и англичане, следовательно, с новой формой они получат и подряд на новые пайки, которые можно подготовить только на острове. Но наряду с этим практичным подходом было и нечто другое: корфские эллины полюбили простодушных сербских дистрофиков, всплакнули об их несчастной судьбе и даже выделили квадрат спокойного моря у островка Видо для кладбища, ибо умерших от слабости и заразных болезней было столько, что их приходилось хоронить, опуская в глубокую морскую тишину.
Местным грекам казалось, что сербов в конце концов совсем не останется и они умрут один за другим, но этот крестьянский народ поднялся и встал на ноги, потому что победил смерть в самом себе, и даже стал создавать маленькое островное государство, получившее название Сербия. Пополнялись части трех армий, вновь было собрано предвоенное правительство, все министерства переместились на остров, чтобы тут, в городке Корфу, создать видимость столицы, администрации и всей той жизни, что осталась «там далеко», как поется в одной из самых красивых народных песен.
Но случались странные вещи. С министрами прибыли и чиновники, а они — как все бюрократы — привезли с собой печати и штампы и начали вести переписку. Одно министерство пишет другому, находящемуся всего двумя улицами дальше, а шустрые сербские мальчишки мчатся с письмами, по пути открывая их и читая вслух. О чем пишет министерство народного хозяйства господину министру строительства Милораду Драшковичу, когда и все хозяйство и все здания остались в порабощенной стране, знает только Бог. О чем они ведут переговоры, что предлагают, какие принимают решения? Это лучше всего знали дети беженцев, игравшие роль курьеров. Однако дети есть дети. Они слишком увлеклись этой игрой.
Как раз вчера один господин, сербский солдат третьего призыва, чудом избежавший смерти, но тем не менее очень позитивный человек, ничего не придумывая и ни о чем не умалчивая, рассказал мне любопытную историю.
— Черт бы побрал шуточки и шутников, господин Пизано!.. — начал он.
— Что вы имеете в виду, господин? — ответил я ему на французском языке, который он хорошо понимал и на котором достаточно бегло говорил.
— Дети заигрались, вот я о чем… — Он остановился, зажег дешевую папиросу и, словно какой-нибудь грек, начал курить ее, не вынимая изо рта. — Бегают наперегонки, ведут себя безобразно, вскрывают министерскую почту…
— Но ведь и сами министерства, согласитесь… — попытался вставить я.
— …Разумеется, я знаю, что вы скажете: что пишут, кому пишут, когда вся Сербия уменьшилась до размеров одного райского острова в Ионическом море?
— Однако, господин, что случилось с детьми?
— Дело зашло слишком далеко, а мы, взрослые, были слишком заняты собственными смертями и вовремя этого не заметили, в результате один мальчишка едва не погиб. Дети играли. Вначале только открывали письма, а потом начали читать их вслух на улицах местным жителям и маленьким грекам в пестрых штанах, которые, конечно, ничего не понимали. Затем они сделали еще один шаг. На пляже — вы, наверное, знаете прекрасный песчаный пляж недалеко от города Корфу — они создали свое правительство: детское правительство. И не было никого, кто мог бы остановить эту игру. Вначале это походило на обыкновенную забаву — все дети играют в королей, но эти сорванцы стали изображать престолонаследника Александра, его старого отца, короля Петра, премьер-министра Пашича и, наконец, всех наших министров из разбросанных по городу министерств. Сперва это было лишь забавой, обычным состязанием вроде «кто кого сильнее», но затем мальчишки пошли дальше, ведь они, мой господин, видели и смерть, и разлагающиеся трупы, им уже никогда не стать обычными детьми.
Началось сражение за то, кто кого будет изображать. И поскольку в нашем ужасном обществе побеждает только сила, а не ум и талант, так и наши мальчишки начали драться до крови, синяков и опухших желез. И никто на них, на этих сопляков, не обращал внимания, не замечал их ссор, а ведь это надо было сделать. Роли в этом детском правительстве не распределялись, а захватывались при помощи недавно сформировавшихся детских мускулов. Каким-то образом дети поняли, что премьер-министром быть лучше, чем просто министром, а престолонаследником еще лучше, чем премьер-министром. Поэтому самый сильный — я не стану называть вам его имени — стал Александром, второй по силе — Пашичем, третий — старым королем Петром, а остальные, тоже после кровавых сражений, взяли себе роли господ Пачу, Нинчича и остальных министров.
После этого мальчики возвращались в город, забирали министерскую почту и сразу же вскрывали ее. Сначала уносили письма на пляж и обсуждали каждое в меру своего ума и грамотности, и только потом доставляли в министерства. Чиновники министерства-отправителя и министерства-получателя возмущались тем, что правительственная почта доставляется настолько медленно, но, поскольку они знали, что в этих письмах не содержится ничего важного, дело ограничивалось одним ворчанием. Это дало детям возможность начать формирование параллельного правительства, принимающего неправильные решения и непродуманные постановления.
— А как вы об этом узнали и как помешали детям совершить самое худшее, господин?
— Ах, как я узнал? Один мой, можно сказать, приемыш, чумазый сирота, не имеющий никаких других родственников, стал «министром просвещения и церковных дел» Давидовичем, он-то и рассказал мне обо всем. А это, господин Пизано, очень скоро стало опасным. «Николаем Пашичем» был робкий мальчишка из Рудника. Он воспринял свою роль очень серьезно и каждый день устраивал кому-нибудь разнос для того, чтобы никому не пришло в голову претендовать на его должность. А претенденты были. Мой шкет даже и не помышлял о том, чтобы подняться выше «министра Давидовича», но среди них были и крутые парнишки лет четырнадцати, считавшие, что именно они должны стать престолонаследниками и премьер-министрами.