Способствовали этому и письма, которые они вскрывали. Они мало что понимали в государственных делах, но обнаруживали в письмах слова «опасность», «гибель», а затем и «смерть», снова «смерть», а далее — «болезнь» и снова «болезнь»… Все это повышало температуру и без того больного детского организма. Для того чтобы завладеть ролью Николы Пашича, один хулиганистый паршивец из Призрена сломал руку и ключицу прежнему «Николе Пашичу», мальчишке из Рудника, пригрозив, что если тот кому-нибудь пожалуется, то он его убьет. Прежний «премьер-министр», словно раненый лев, согласился и покорно занял пост министра иностранных дел Балугджича, а новый «Никола Пашич» поднялся до роли премьер-министра.
Однако на этом дело не закончилось. «Престолонаследник», какой-то мальчишка из Бараева, отразил несколько нападений, да и «старый король Петр» (его играл пастушок из Хомоля) отнюдь не проявил робости в защите своего достоинства.
Когда, как я говорил, ситуация немного успокоилась и состав этого детского псевдоправительства едва стабилизировался, из сербской столицы Корфу стали приходить письма, которые внесли в него новые разногласия. Дети увидели, что настоящий Александр вступил в серьезный конфликт с настоящим премьер-министром Пашичем, и поэтому они решили, что раз так происходит в мире взрослых, то и у них должно быть то же самое. «Никола Пашич» из Призрена начал исподлобья смотреть на паренька из Бараева, игравшего роль престолонаследника. Если бы из отеля «Белая Венеция», где находилась резиденция сербского правительства, стали приходить более миролюбивые письма, все бы как-нибудь успокоилось, но Александр-взрослый сделал замечание Пашичу и потребовал, чтобы тот детально описал ему, что он делал и с кем встречался в первые месяцы 1916 года, и Пашич ответил ему на одиннадцати страницах, напечатанных мелким шрифтом.
Ребятишки понимали все это гротескно и искажали так, как это умеют только дети. В конце концов они решили, что с этим двоевластием нужно покончить. Они объявили бой между «Николой Пашичем» и «престолонаследником». И остальные министры разделились на два лагеря, и «Йованович», «Джуричич» и «Пачу» должны были драться на стороне премьер-министра, а «Маринкович», «Нинчич» и «Драшкович» — на стороне будущего «короля» в битве, откуда один из мальчишек не должен был выйти живым. Они, словно взрослые, устроили дуэль, разделись догола и, мой господин, начали сражаться под крики собравшейся вокруг толпы малолеток так отчаянно, что выглядело это страшно. Мой подопечный рассказал мне, что они били друг друга кулаками, царапались, старались выдавить друг другу глаза и оторвать мошонку. Они визжали и кричали как птицы, когда ситуация с «Николой Пашичем» стала очень опасной. «Престолонаследник» прижал его к скале и, толкая на острые выступы, срывал кожу с его спины, а спереди воткнул большой палец в глаз, стараясь его вырвать. В последнюю минуту появились какие-то греческие пастухи и насилу растащили бойцов…
Мальчик из Призрена сейчас в больнице на другом конце Корфу, а «победитель» — во временной тюрьме в городе. Первому спасают глаз, а что делать с малолетним арестантом, никто не знает, бедолага плачет и говорит, что все это было просто игрой. Такова история, и ее рассказала тоже война, мой господин.
Мой солдат третьего срока призыва повернулся, выплюнул погасшую папиросу и ушел. За то время, пока папироса горела, я услышал самую страшную историю о детях этой войны. Я осмотрелся вокруг: смоковницы своими листьями, похожими на пальцы, почти касались моей головы, а тяжелые фиолетовые плоды напоминали мне синяки на лицах избитых детей.
Позднее, оказавшись в городе, я расспросил о детском псевдоправительстве не только сербов, но и греков. Один из них ответил мне как типичный эллин: — Сербские проблемы, кирие[33]. Сербы прекрасный народ: мы получаем от них и удовольствие, и пользу. Многие с ними породнились. Вы наверняка слышали об Иоаннисе Газисе, владельце отеля «Белая Венеция». Смотрите, он свой трактир с пансионом превратил в резиденцию сербского правительства, и я слышал, что он свою третью дочь выдает за серба. Несмотря на это, мы, эллины, кирие, не понимаем этих сербов. Не знаем, живы ли они, а если и живы — как они выжили. Вот в чем проблема…
Закончив разговор с этим греком, курившим, как и мой знакомый третьего срока призыва, плохой табак, не вынимая папиросу изо рта, я посмотрел на небо. Облака плыли по нему как фрегаты, гонимые ветром, а я подумал о том, сколько времени потребуется, чтобы затянулись и исчезли все раны и шрамы этой войны, которой пока не видно ни конца ни края.
Распоряжение 327-ПР-1916 администрации г. Белграда
Поскольку Белград покинут многими жителями, а оставшееся в городе население относится к нашей армии враждебно, офицерам и солдатам Двуединой монархии следует пользоваться следующими мастерскими и магазинами: для приобретения предметов первой необходимости — исключительно колониальным магазином «Црнчаревич, Кристич и К°» на Савской пристани, поскольку владельцы являются квалифицированными специалистами и не обманывают покупателей. Для ремонта обуви и шорных работ как для скота, так и для людей — сапожной и шорной мастерской братьев Марковичей. Для покупки гигиенических и косметических товаров — магазином Душана М. Янковича, ибо герр Янкович симпатизирует Короне и принимает к оплате как австро-венгерские, так и конфискованные сербские денежные знаки. Для покупки табака и сигарет — пользоваться табачной лавкой Милислава Раконьца на набережной Дуная, а для портновских услуг — исключительно мастерской Живки Д. Спасич на бывшей улице Принца Евгения № 26, поскольку указанная портниха напрямую сотрудничает со складом тканей и швейной фурнитуры «Миятович, Йованович и др.», а также потому, что она благосклонна к нашим офицерам и в значительной степени овладела немецким языком. Все указанное в этом документе следует считать не рекомендацией, а приказом.
Д-р Шварц, комендант г. Белграда.
Подпись.
Печать администрации Белграда.
— Господин, господин, послушайте и мой рассказ! — кто-то потянул меня за рукав, не давая пройти мимо. Вокруг меня снова были Салоники, большой торговый город, где после восстания Венизелоса на севере Греции атмосфера стала намного лучше, чем месяц назад. Союзники договорились с новым-старым премьером о том, что основная масса их частей и соединений будет отправлена на новый Южный фронт под Салониками против частей Двуединой монархии, чтобы дать хотя бы небольшую передышку моим несчастным соотечественникам на Западном фронте. Греческому королю Константину была предоставлена возможность отречься от престола или с оружием в руках бежать из Афин, подобно древним греческим царям. Как только король принял решение покинуть страну, повсюду почувствовалось облегчение, а затем какая-то ничем не оправданная радость как следствие этого облегчения, поэтому евреи и болгары стали повеселее выкрикивать цены на свои товары, прохожие зашагали более уверенно, а угольный дым из труб торпедных катеров союзников радостно поднимался столбами к небу. Тем больше я был поражен хриплым голосом прохожего, потянувшего меня за рукав и начавшего что-то рассказывать мне еще до того, как я обернулся.
— Вы Фери, Фери Пизано, военный корреспондент, вы так хорошо писали в «Парижском журнале» о моем сербском народе-мученике. Да и эта статья о нашей детворе… пускай люди прочитали об этом у вас, хотя мы должны были разобраться с этим сами. Но, месье, не смогли бы вы напечатать и мой рассказ, совершенно не выдуманный рассказ о жизни и чудесной смерти одного серба в вашей стране, во Франции?
Я согласился. Меня заинтересовало это выражение «чудесная смерть». Разве смерть может быть красивой? Правда, я слышал, что смерть от холода кажется прекрасной, потому что умирающим перед самым концом становится тепло.
— Я не знаю, какую смерть возможно назвать красивой, — сказал я, — только вот если ваш соотечественник замерз? Страшная это была зима пятнадцатого-шестнадцатого годов.
— Нет, нет, — ответил этот странный человек с обгоревшим лбом, впавшими щеками и усами, странно повторявшими необычные изгибы его лица. Он стал размахивать тонкими и удивительно длинными руками, да и весь он был таким худым и так раскачивался, что казался мне похожим на плакучую иву под порывами ветра. — Мой побратим умер от мира.