Спустя всего час пятнадцать минут в уютный салон для курения гостиницы «Астор» вошел доктор Хуго Мюнстерберг и занял место под большой сушеной барракудой. Он пригладил черные подкрашенные усы и огляделся как человек, довольный собой. Мюнстерберг был врачом-лоботомистом родом из Массачусетса, блистательным выпускником Калифорнийского университета, но человеком, глубоко погрязшим в шовинизме начала XX века. Знакомство с теориями доктора Ломброзо о форме черепа и определении по ней преступников или революционеров изменило профессиональную жизнь доктора Мюнстерберга. Поэтому начиная с 1917 года он занимался «типичными формами черепа», а свои знания поставил на службу Германии еще до 1914 года. Сейчас он пришел к окончательному выводу о том, что параметры черепа «типичного американца» и «типичного немца» полностью совпадают, и захотел поделиться своими открытиями с послом Германии в Вашингтоне графом фон Бернсторфом. Эти два человека встретились около десяти утра. Они пожали друг другу руки, а потом долго рассматривали фотографии черепов. В конце разговора согласились, что это убедит американцев не вступать в войну.
Около полудня гонг в отеле «Астор» ударил еще раз. В Нью-Йорк прибыл Вальтер Дреслер, американец, шеф Берлинского журналистского агентства. Он свободно путешествует, хотя находится под наблюдением. Блестящий выпускник Джульярда, до Великой войны он был директором популярной немецкой школы для мальчиков в Вирджинии. Сейчас Дреслер считает, что его место в Европе, рядом с кайзером. В «Асторе» он должен встретиться с одним несчастным человеком — Робертом Фаем. Судя по имени, нельзя было сказать, что этот заговорщик немецкого происхождения, но его желание уничтожить британцев свидетельствовало именно об этом. Фай должен показать Дреслеру проект самой разрушительной бомбы, изобретенной человеческим умом. Когда Дреслер позвонил у стойки портье и изъявил желание снять одноместный номер на одну ночь, Фай уже переминался с ноги на ногу в музыкальном салоне, где небольшой оркестрик исполнял немецкие военные шлягеры. Они встретились сразу же после того, как важная особа из Берлина привела себя в порядок в своем номере.
Дреслер сразу же узнал Фая по имевшейся у него фотографии. Худое лицо, короткие усики, отчетливо очерченный нос, отбрасывающий тень на половину челюсти, и глаза, кидающие полный ненависти взгляд на все окружающее. Фай снимает серые перчатки и откладывает трость, изображая из себя важного господина. Говорит, что он в своей секретной лаборатории в Бронксе закончил проект бомбы, которую нужно погрузить на торговый корабль с поддельными судовыми документами. Состав бомбы: 25 фунтов тротила, 25 брусков динамита, 150 фунтов хлорида карбоната калия, двести корпусов для бомб и 400 фунтов металлических обрезков. В погрузке этой не такой уж и маленькой бомбы им должен помочь Пауль Кёниг, также прибывший в отель для того, чтобы сообщить важную информацию о нью-йоркских доках. Три человека продолжали беседу, а музыканты в это время все громче играли «Gott, Kaiser, Vaterland». В конце они сошлись во мнении, что потопление кораблей при помощи бомб Фая разозлит американцев, но все-таки не заставит их вступить в войну. «Если они не объявили войну после „Лузитании“, — говорит Дреслер и саркастически усмехается, — зачем им это делать сейчас?» Все трое смеются, заказывают у бармена по сигаре и, довольные собой, выкуривают их молча.
В час дня у европейцев время обеда. Американскую привычку обедать позднее никто не признает в «Асторе», и поэтому множество ложек и вилок звенят по тарелкам, пока посетители поглощают баварский суп и «зайца, фаршированного по-альпийски», запивая все это рейнским рислингом. В половине третьего пополудни, вскоре после обеда, в отель прибывает еще один необычный человек — Ричард Штеглер, специалист по невидимым чернилам. Он применял лимонный сок, потом услышал, что англичане используют для письма сперму, объединил обе субстанции и дополнил их секретными, только ему известными веществами. Теперь он хочет передать формулу первому секретарю немецкого посольства, прибывшему на встречу с сотрудником секретного отдела. Все трое наблюдают за действием невидимых чернил Штеглера и довольны результатами. Затем как соратники, у которых нет тайн друг от друга, они говорят о сети станций беспроводного телеграфа на обоих американских континентах и об известном англо-немецком словаре (редкое издание 1826 года), который служил шифровальной книгой для телеграфных сообщений. Хотя Штеглер и является американцем, уроженцем Орегона, он вместе с двумя немцами с удовольствием смеется над глупостью соотечественников, которые никак не могут взломать коды. Все трое уверены, что золотое время шпионажа продлится вплоть до окончательной немецкой победы и Америка встретит ее в статусе нейтральной страны…
Когда эта встреча завершилась, день уже почти заканчивался. В шесть часов вечера в отеле «Астор» появилась работа и у переводчика Карла А. Фира. Он ни с кем не встречался. Он прошел в номер 212, зарезервированный немецким посольством, чтобы кое-что перевести. Закончив работу около семи, он еще немного задержался в номере. Потом спустился вниз и прошел мимо Ганса фон Веделя и его жены. Было около восьми, когда эта пара встретилась с неким человеком, имени которого они не знали. Этому незнакомцу, говорившему по-немецки с американским акцентом, они передали сто двадцать два поддельных паспорта, которые тот взял и тут же скрылся, покинув холл кратчайшим путем. Супруги заказали себе абсент. Еще некоторое время они выглядели как обычные американцы, отдыхающие после удачного рабочего дня: он в шляпе «борсалино», создающей прохладу, она в цветастом платье, еще больше подчеркивающем ее полноту. В десятом часу вечера жена спросила мужа: «Ганси, а война будет?» — «Nein[38]», — без малейшего колебания ответил ей муж, продолжая пить свой абсент, как человек с абсолютно чистой совестью.
Около полуночи наступило время последней деловой встречи дня. Представители американо-немецкой продюсерской компании «American Correspondent Film Company» обсудили число пропагандистских киножурналов из «Фатерланда», демонстрировавшихся в кинотеатрах Массачусетса. Количество зрителей, их посмотревших, наполняло гордостью все это веселое ночное общество, уверенное в том, что американская сторона никогда не примет участие в войне. Последний раз звонок на ресепшене прозвучал в час ночи; он завершил еще один успешный день для немцев в Америке. Завтра этот колокольчик зазвонит снова, и пестрая компания людей с беспокойным прошлым и чистой совестью будет разгуливать по холлам отеля или не будет… Шестого апреля 1917 года на рассвете американский президент заявил, что Соединенные Штаты объявили Германии войну, и это был конец.
«Фатерланд» — в глубине души все здешние немцы знали это — не выдержит, если Америка тоже окажется его противником. Местные немцы даже 5 апреля так старались, чтобы этого не произошло, и поэтому никто не видел своей вины в том, что Америка вступила в Великую войну, так что 6 апреля 1917 года у кинематографистов, фальсификаторов, изобретателей бомб, картографов, лоботомистов, переводчиков, редакторов газет и саботажников из нью-йоркских доков совесть по-прежнему оставалась спокойной. Время немецкого шпионажа и пропаганды минуло навсегда.
«Я со спокойной совестью готовлю этот спектакль за счет дядюшки Биро», — сказал Гийом Аполлинер и добавил: «Этот Биро последний дурак. Нагреб денег, продавая свои военные открытки, ну и почему бы мне не забрать их у него».
Для Аполлинера это был еще один чудесный период. В то же время он был еще и ужасным. Его самая новая девушка Руби сообщила ему, что беременна. Но ребенка рожать не собирается. Так она решила. Поэтому несчастный отец обращается к театру. На сцене театра «Рене Мобель» на Монмартре он собирается поставить пьесу «Груди Тирезия». Идею пьесы ему подсказал Пьер Альбер-Биро, этот низкорослый фабрикант волшебных военных открыток, самостоятельно отправлявших самих себя и после смерти солдат. Аполлинер и Биро встретились еще в конце 1916 года. Поэт и любовник тогда изложил ему сюжет о Терезе, которая меняет пол, становится Тирезием и в роли фиванского пророка обретает власть над людьми. Глупый сюжет. И артиллерист тоже так считает. Между тем дядюшка Биро воодушевлен. Чем глупее, тем лучше, думает Аполлинер. Что же, поработаем.