В такой обстановке молодой адъютант Верховного главнокомандующего поручик N, забыв наказ Великого князя – разбудить его ночью, как только получится ожидавшаяся телеграмма, и утомленный дежурством, неожиданно для себя уснул и подал телеграмму только утром. Никакой беды от этого не случилось, так как дежурный штаб-офицер Генерального штаба моего управления, приняв телеграмму, доложил о ней мне, и все необходимые распоряжения, не требовавшие немедленной санкции Главнокомандующего, были исполнены без промедления. Но Великий князь вспылил и в вагоне-столовой, когда все собрались к завтраку, сделал провинившемуся адъютанту очень резкое, хотя по существу и справедливое, замечание. Адъютант, как в воду опущенный, удалился на свое место в заднем отделении вагона.
За завтраком все притихли. Разговор на всех столиках не клеился. Многие были подавлены гневной вспышкой Верховного, прорвавшейся в присутствии всех. Но молчаливей всех был сам Великий князь. По лицу его было заметно, что ему очень не по себе.
Так прошел завтрак, скомканный, как только можно было. Прислуживавший солдат подал, как всегда, Великому князю обычный ящик с сигарами. Вместо того чтобы взять сигару для себя, Великий князь поднялся во весь свой гигантский рост и, захватив ящик, быстрыми шагами прошел сквозь стеклянную дверь в заднее отделение вагона, где предложить сигару провинившемуся офицеру.
Этот благородный поступок Верховного главнокомандующего всеми русскими армиями внутренне сознавшего свою вспыльчивость и тягостное положение офицера, при нем лично состоявшего, ударил всех по нервам. Провинившийся офицер вскочил, густо покраснел и слезы градом полились из его глаз. Овладев собою, он взял сигару и тут же, если не ошибаюсь, закурил ее…
Все облегченно вздохнули и внутренне прониклись большим уважением к благородству характера Великого князя. Но думаю, что больше всех был доволен сам Верховный своею победою над собою. Впрочем, это был единственный случай проявления его несдержанности за все тринадцатимесячное пребывание Великого князя во главе русских армий. Факт этот пусть да послужить лучшим доказательством его необычайной чуткости и умения работать над собою…
Жизнь в Ставке отличалась необыкновенной размеренностью и регулярностью. Для моих сотрудников день начинался очень рано. К 9 часам утра все донесения, поступившие за ночь, должны были быть разобраны и нанесены на соответствующие карты. Во время этой работы приходил в свое управление [и] я для ознакомления с теми донесениями, которые, не представляя срочного характера, не были мне доложены ночью дежурным штаб-офицером. Затем к 10 часам утра в мой кабинет – большую комнату, с огромным столом посредине для карт и другим столом для письменных занятий, – приходил Верховный главнокомандующий с начальником штаба. Оперативный доклад продолжался в зависимости от материала час или два. Затем, по уходе Верховного, я диктовал, реже – писал, сам текущие распоряжения, принимал доклады своих сотрудников или шел разговаривать по прямым проводам со штабами фронтов. Занятия эти затягивались часов до 3–4, с перерывом для завтрака. Затем время до 6 оставалось сравнительно свободным!.. Большинство из нас ходили гулять или ездили верхом, пользуясь окружавшим Ставку обширным лесом. К 6 часам пополудни снова собирались в управление, в котором, за исключением времени обеда, просиживали за работой весь вечер, а когда необходимо – то и часть ночи.
Великий князь Главнокомандующий весьма редко покидал Ставку. Исключая случаев служебных выездов на совещания, он почти не выходил из своего вагона, редко гулял, еще реже ездил верхом и, сколько помню, только раз выехал из пределов Ставки на охоту к соседнему помещику. Результаты этой охоты были, по-видимому, блестящи, так как на следующий день за завтраком к поезду Великого князя подъехала телега, красиво декорированная лесною зеленью и переполненная всякою застреленною дичью, до диких кабанов включительно. Это было подношение хозяина охоты офицерской столовой Ставки. Но повторяю, – эта охота была единственной за целый год пребывания Великого князя в Ставке.
По воскресным и праздничным дням Великий князь, будучи глубоко верующим человеком, посещал богослужение в нашей штабной церкви, помещавшейся в одном из бараков уже упоминавшихся казарм. Туда и обратно Великий князь ездил в автомобиле. В церкви обычно служил наш протопресвитер о. Георгий Шавельский. Пел небольшой, но хорошо слаженный хор солдат, поступивших в армию из Императорской капеллы. Церковная служба, видимо, производила на Великого князя чрезвычайно благотворное действие. Она отвечала его мистически настроенной душе, и он всегда являлся из церкви ко мне в управление для выслушания утреннего доклада с радостной улыбкой и со смягченным выражением лица.