Кажется удивительным и не слишком правдоподобным сообщение о передаче четверти церкви под мечеть; непонятно, как могли представители двух разных религий, только что сходившиеся в жестоких битвах, делить главный городской храм. Тем не менее есть сообщения, что то же произошло и в Дамаске, где мусульмане использовали под первую мечеть половину собора. Только в начале VIII века, через шестьдесят лет после завоевания, христиане были изгнаны и начали возводиться особые здания для мечетей. И даже тогда христианам выплатили компенсацию, и они превратили в новый собор церковь Святой Марии, примерно в полукилометре на восток от мечети. Он и по сей день остается собором мелкитской (греческой православной) общины Дамаска. Любопытно отметить, что мы обнаруживаем археологические подтверждения этой практики в поселении Субейта, в Негеве. Там стоят две большие красивые византийские церкви. В нартексе, в притворе, одной из них есть основание небольшой мечети. Мы можем не сомневаться, что это именно мечеть, потому что ясно виден михраб — ниша, направленная в сторону Мекки. Все эти свидетельства указывают на то, что даже после политического поражения христиан два религиозных сообщества могли сосуществовать если не в гармонии, то по крайней мере во взаимной терпимости.
Следующим городом по дороге на север был Халкис, который арабы называли Киннасрин. В то время как Хомс и до сих пор остается одним из больших городов Сирии, Халкис практически исчез с карты. Лишь недавно в ходе археологических раскопок в маленьком селении на восток от дороги Дамаск—Алеппо (Халеб) был открыт древний город. Халкис стоял посреди плодородной равнины, где выращивали пшеницу; будучи важным административным центром, он и тогда не был большим городом. И теперь можно опознать остатки акрополя и раннего исламского поселения, лежавшего прямо за окраиной античного города, за стенами которого арабы образовали новые предместья. После взятия города Халид ибн аль-Валид решил поселиться в нем и вызвал к себе жену.
Возможно, именно в это время мусульмане столкнулись с наименее приятной стороной жизни Сирии — с чумой. Ее жертвами стали главный командующий мусульманскими силами Абу Убайда и Йазид ибн Аби Суфйан, чей пост унаследовал его брат Муавийя, впоследствии ставший первым халифом Омейядской династии.
Ираклий после битвы на Йармуке покинул Антиохию и остановился в Эдессе, откуда пытался организовать оборону северной Месопотамии и юго-восточной Анатолии. Затем он двинулся вверх по Евфрату, откуда повернул на запад к Константинополю, к столице, которой он не видел десять лет. Не существует доказательств высказывавшихся иногда предположений, что он впал в старческое слабоумие или был морально и физически сломлен, однако он, конечно, устал и болезненно сознавал масштаб поражения. Арабские авторы вкладывают в его уста множество скорбных и возвышенных речей. Широко известен рассказ о его прощании с Сирией. Согласно одной из версий он произнес: «Мир тебе, о Сирия! Это разлука, за которой не будет воссоединения. Ни один византиец не вернется более сюда иначе как в страхе (пленником), пока не явится Антихрист. Как сладостны будут его деяния (потому что он будет сражаться с мусульманами) и как горек его конец для Византии (потому что он будет разбит)»[29]. По другой версии, он сказал только, переходя через перевал гор Тавра и оглянувшись назад. «Мир тебе, о Сирия! Какая богатая земля досталась врагу!»[30]
Уходя, он вывел с собой гарнизоны из областей вдоль новой границы, создав своего рода нейтральную полосу между Византией и мусульманской территорией в северо-восточной части Средиземноморья. Поздний сирийский источник, глубоко враждебный ко всему византийскому, говорит, что «Ираклий приказал своим войскам разграбить и опустошить города и селения, как если бы эта земля уже принадлежала врагу. Византийцы похищали и отнимали все, что могли найти, и опустошили землю хуже арабов»[31].
С отъездом императора оставшиеся сирийские города должны были сами решать свою судьбу. Антиохия, древняя столица Сирии, почти не оказала сопротивления, и горожане, кажется, даже не пытались воспользоваться защитой мощных стен, построенных императором Юстинианом немногим более ста лет назад: их просто осталось слишком мало, чтобы оборонять такой огромный периметр. Рассказывают, что позже они взбунтовались против правления мусульман, но это могло означать, что они всего лишь отказались или не смогли выплатить подати, а их вынудили это сделать. Сдача мусульманам других, меньших городов выглядела почти праздником. В маленьком городке Шайзар на излучине реки Оронт в центральной Сирии жители вышли навстречу мусульманскому войску с барабанами и цимбалами, как было заведено при встрече важных гостей. То же повторилось в Мааррат аль-Нумане и Апамее, некогда гордой римской провинции Сирии Второй, пришедшей теперь в глубокий упадок после жестокого разграбления персидскими войсками за шестьдесят лет до того, в 573 году. Не все бывало так просто: когда народ Даара в Южной Сирии вышел приветствовать своего халифа Умара барабанным боем и песнями, суровый монарх приказал все это прекратить. Его генерал Абу Убайда, успевший привыкнуть к нравам сирийцев, объяснил, что таков их обычай, и, если им не позволить это делать, они решат, что он разрывает договор. Строгий халиф нехотя разрешил продолжать.