И что еще показательно: в альбоме Леонардо найдены эскизы к «Коломбине». Это же можно считать основным доказательством. Да и то, что картина висит под именем Мельци, — косвенное подтверждение присутствия Мастера, ведь известно, что именно Мельци, самому талантливому из учеников Мастера — «леонардеску» — выпала честь заканчивать «Мону Лизу».
Но если это так, почему искусствоведы всего мира не выстраиваются у этого небольшого полотна в Эрмитаже? Новая реальная «Джоконда» — это же мировая сенсация! Надо же срочно ее переатрибутировать и, конечно, переатрибутировать луврский портрет. Да только кто же отважится?! Кто решится на подобную авантюру? Ведь это значит отнять у «№ 779» славу портрета мира номер один?! Ведь именно луврская дама — мировой бренд, символ и что еще там?..
Словом, никто и никогда не решится на подобное авантюрное переатрибутирование. Это же потеря не только бренда, но главное — денег, выгоды, символа обладания главным портретом мира. За такую авантюру и поплатиться жизнью можно. Это вам не какая-то тихая кража картины из Лувра, а потом ее странное возвращение. То авантюрное похищение принесло только еще большую славу «Джоконде» из Лувра. Но что может принести ей явление «Джоконды» из Эрмитажа? Даже думать страшно…
Противостояние
В темноте Микеланджело просто пнул дверь своего убогого жилища. Замком он так и не обзавелся, хотя и прожил тут уже больше трех лет — все время, пока создавал своего мраморного «Давида». Красть тут нечего — дощатый стол, топчан да пара табуретов. Взгляд уперся в грязную некрашеную стену. Там, непонятно откуда взявшись, белела записка, приколотая узким ножом. Такими обычно пользуются в уличных драках. Скульптор оторвал записку, и буквы словно запрыгали перед его глазами: «Изувечу и тебя, и твоего Давида!»
Создание Гиганта
Господи! Что же это значит?! Только вчера цех шерстянщиков, по чьему заказу он изваял «Давида», бурно выражал восторг при виде большой мраморной скульптуры, сразу же названной Гигантом. Тут же стояли члены городского правительства — Синьории — и тоже восторженно цокали языком. Словом, заказчикам и властям Гигант понравился. Правда, возникли споры, где поставить такую огромную статую. И тогда мудрый Пьетро Содерини, занимавший высший во Флоренции пост гонфалоньера, предложил: «Давида следует поставить на площади перед дворцом, где заседает Синьория». — «Но там сейчас статуя Юдифи Донателло! — раздался голос одного из ремесленников. — Ее поставили девять лет назад в знак освобождения города от власти жадных Медичи!»
Микеланджело Буонарроти. Давид
«Это было глупое решение! — отрубил гонфалоньер. — Не к добру, когда в самом сердце города стоит изваяние женщины, которая убила мужчину. Даже если это — создание великого Донателло. И те, кто прежде был против того, чтобы эту бронзовую скульптуру водрузили на нашей главной площади, оказались правы. Вспомните, в тот год в город вошла чума, потом были страшные пожары и военные неудачи. Словом, Юдифь не стала защитницей Флоренции, как статуя Марса, которая столетиями хранила город от внешних и внутренних напастей».
«Да уж, — вздохнул глава цеха шерстянщиков. — Хоть она и была языческой, не надо было нашим предкам ее убирать. Потому что сразу начались войны между знатными фамилиями, вражеские нашествия, страшные эпидемии. И сколько потом памятников на этом месте ни ставили — все не к добру. Может, потому, что темные все они — из бронзы отлитые. Вот и теперь думали: после изгнания Медичи жить станет легче. Ан нет! Дела идут все хуже и хуже. А тут еще этот проклятый Савонарола со своими ханжескими проповедями: богатство неугодно Богу, красота — приманка дьявола, все ценные вещи надо сжечь. Это ж сколько товару уничтожили. От имени цеха, который платит городу самые большие налоги, я говорю — хватит! Мы хотим покоя и процветания Флоренции и потому дарим ей защитника. Такого, как в старые времена — мраморного. Но уже не языческого, а библейского. И желаем, чтобы статуя Давида-Гиганта стояла на площади Синьории!»