Следует особо отметить, что далеко не все лагерные должности занимали профессиональные уголовники (кстати, речь идёт не о «законных ворах», а об их подручных). Администрация вынуждена была считаться с тем, что помимо чисто репрессивных и надзирательских функций необходимо было исполнять и функции хозяйственные, прежде всего — организацию работ, выполнение спускаемых сверху планов. Для этого требовался не только кнут и мат, но и знание производственных процессов, умение и работать, и руководить. «Урки» на такую роль не годились. Поэтому широко привлекались, во-первых, «бытовики» (осуждённые за бытовые преступления, проворовавшиеся хозяйственники и пр.), во-вторых (особенно на лесоповале, на добыче угля и нефти, на стройках) — «раскулаченные» крестьяне.
Особую категорию также составляла «бандитская» статья 593УК РСФСР. Как уже упоминалось, эта статья карала за особо опасные преступления против порядка управления. С 1926 года и до начала 30-х годов остриё её было направлено прежде всего на уголовников из числа бывших представителей правящих классов и белого офицерства (см. очерк «Жиганы против уркаганов»). Любопытно отметить, что власть при этом относилась в местах лишения свободы к повергнутым «жиганам» куда более лояльно, чем к «политикам». Дело в том, что по поводу преступлений, каравшихся 59-й статьёй, была серьёзная оговорка — «совершённые без контрреволюционных целей». Эта оговорка открывала «бандитам» доступ ко всем должностям, занимаемым заключёнными. Например, коменданты в лагерях 30-х годов назначались обычно из числа 59-й. И не случайно: среди них было больше всего грамотных, знающих, имеющих опыт управления людей.
Конечно, таких было немало и среди политиков. Но этим доступ к лагерным должностям был категорически закрыт.
Впрочем, уже во второй половине 30-х контингент осуждённых по 59-й статье меняется. «Жиганское» движение в преступном мире было к этому времени практически разгромлено, и бандитизм приобрёл иной, общеуголовный характер.
И всё же Гулаг 30-х годов — это, конечно, вотчина «блатных», профессиональных уголовников. Не только потому, что администрация лагерей делала ставку на «социально близких». Дело и в другом: профессиональные преступники имели за спиной тюремный опыт, богатые традиции, они были сплочённым «братством», которое наводило в местах лишения свободы свои порядки и поддерживало их жестокими и эффективными методами.
И вновь нам придётся сделать отступление в область «уркаганских традиций» царской России. Потому что некоторые исследователи уголовного и арестантского мира, к сожалению, порою настолько искажают реальную картину событий и делают такие нелепые и странные выводы, что обойти их молчанием никак нельзя.
Так, рассказывая о всесилии «блатного братства» в лагерях, Александр Солженицын настойчиво пытается убедить читателя, что это — черта, характерная исключительно для мест лишения свободы Советской России. Мол, до революции знали истинную цену «уркаганам».:
Оттого на этапах и в тюрьмах от них обороняли политических. Оттого администрация, как свидетельствует П. Якубович, ломала их вольности и верховенство в арестантском мире, запрещала им занимать артельные должности, доходные места, решительно становилась на сторону прочих каторжан. «Тысячи их поглотил Сахалин и не выпустил». В старой России к рецидивистам-уголовникам была одна формула: «Согните им голову под железное ярмо закона!» (Урусов). Так к 1917 году воры не хозяйничали ни в стране, ни в русских тюрьмах. («Архипелаг ГУЛАГ»)