Преступность и её лидеры — всего лишь тень, болезненное дыхание агонизирующего общества. И лечить в первую очередь необходимо само общество.
Гроссмейстерская партия «Черкаса»
Несмотря на всю стойкость и волевые качества лидеров «воровского ордена», «законники» вынуждены были считаться с невесёлыми реалиями, сложившимися в местах лишения свободы. «Ментовскому беспределу» и невиданному «прессу» необходимо было что-то противопоставить, чтобы «братство» «воров в законе» не только удержало, но и укрепило власть и в «зонах», и на воле.
Идеологом таких перемен стал «вор в законе» Черкас, в миру Анатолий Павлович Черкасов. Черкас принадлежал к новому поколению «законных воров», многие из которых прошли обряд «крещения» в начале 60-х во Владимирской тюрьме строгого режима. С конца 50-х годов Владимирка считалась одной из самых страшных тюрем Советского Союза: она была предназначена для особо опасных рецидивистов (позже сюда же стали бросать и диссидентов, к примеру, Владимира Буковского).
«Вором» Черкас стал в довольно зрелом возрасте. И уже при «коронации» заведомо нарушил «кодекс чести» «законника». Он скрыл, что во время Великой Отечественной был награждён за храбрость и мужество двумя орденами Славы. Разумеется, для «вора» это — несмываемое пятно в биографии…
Анатолий Черкасов предложил внести несколько серьёзных изменений в «воровские законы». Прежде всего, отменить обязательное правило, согласно которому «честный вор» обязан был долго не задерживаться на свободе и раз в несколько лет «чалиться» «за колючкой» (настоящий «законник» также и умереть должен был не где-нибудь, а на тюремных нарах).
Однако в условиях, когда места лишения свободы стали представлять для «воров» особую опасность, когда велика была вероятность слишком надолго там задержаться, а то и вовсе не вернуться живым, — в таких условиях требование идти самому на заклание к «ментам» было равносильно самоубийству. Наоборот, заявлял Черкас, необходимо сохранить «цвет» «воровского братства», чтобы укреплять влияние «законников» в уголовном сообществе. И, конечно, в местах лишения свободы. Но в «зонах» разумнее проводить свою политику преимущественно через «положенцев» и «смотрящих» — доверенных лиц «воровского мира» из числа особо авторитетных «жуликов» (самая высокая «масть» в преступном мире, следующая сразу за «вором»; к середине 70-х их стали называть также «козырными фраерами»).
Отсюда вытекало следующее предложение Черкаса. Поскольку власти ужесточили карательную политику в отношении уголовников, он предложил в основном «бомбить» тех «клиентов», которые не станут обращаться за помощью в правоохранительные органы. То есть тех, у кого, как говорится, рыльце в пушку — прежде всего подпольных предпринимателей-«цеховиков», наркодельцов и даже сутенёров (любопытно, что самим «ворам» считалось «западло» зарабатывать деньги на торговле услугами «жриц любви»). При этом соблюдая «справедливость», то есть не доводя людей до отчаяния, когда они могут кинуться искать защиты у милиции, несмотря на угрозу собственной свободе. Другими словами, «идеолог» предлагал заниматься обыкновенным рэкетом, заставляя новоявленных «корейко» делиться «по-честному» неправедно нажитым добром.
Наконец, особую значимость в новых условиях приобретало третье предложение Черкаса. Раз «менты» пытаются сломить «воров» при помощи подписок, требуя письменного отказа от преступной деятельности, применяя для этого физическое воздействие и стремясь раздавить непокорных, — разумнее всего идти им навстречу и давать такие подписки! Ведь ещё в старом «законе» существовала норма о том, что слово, данное «фраеру» или «менту», ничего не стоит! «Законник» даже освобождался от чувства благодарности к какому-нибудь «штемпу», пусть тот и оказал ему важную услугу (вплоть до спасения жизни). Здесь вступала в действие «элитная мораль», характерная для самых разных этапов человеческой истории: рабовладелец — раб, рыцарь — мужлан, помещик — крепостной… Но наиболее ярко эта норма закрепилась в фашистском учении о «сверхчеловеке» (Uebermensch) и «недочеловеке» (Untermensch). Нормы морали обязательны для «сверхчеловека» лишь тогда, когда они касаются другого «сверхчеловека». «Недочеловек» выпадает из этого круга. Так и «вор в законе»: никакая «подписка» не может уронить его звания, если она дана «менту» под угрозой насилия.