И вдруг, как пишет Светоний, явилось видение: высокий красивый человек играл на свирели, и к нему стали сходиться пастухи с ближайших пастбищ, солдаты и, конечно, трубачи, военные музыканты. Красивый человек внезапно вырвал у трубача трубу, подал сигнал к наступлению, прыгнул в воду и поплыл к противоположному берегу. Тогда Цезарь воскликнул:
«Вперед! Нас зовут знаменья богов отомстить несправедливым противникам. Жребий брошен!»
А любопытно: была ли это заранее подготовленная инсценировка Цезаря или это анекдот от Светония?
Глава V. Галльские войны
Теперь, дорогие читатели, мы с вами будем получать информацию из первых рук. До сих пор мы писали о нашем герое с чужих слов, доверяя Плутарху, Светонию, Диону Кассию, Аппиану, Саллюстию, Цицерону и другим историкам и очевидцам, а теперь мы заглянем в сочинения великого полководца, где он сам о себе повествует в третьем лице: Цезарь распорядился, Цезарь приказал, Цезарь решил, Цезарь промолчал и так далее. Весьма удобная форма рассказа, если надо скрыть истину. Не так стыдно. От себя скрыть правду невозможно, мы лжем самим себе в редкие минуты самообмана, поэтому говорить о себе в третьем лице чрезвычайно удобно: можно сколько угодно лгать или что-то скрывать, а у читателя складывается впечатление полной объективности – ведь не будет же автор искривлять зеркало истории, описывая события как бы со стороны, включая самого себя в общую картину происходящего.
Обилие имен, названий племен, географических названий, этнографические подробности еще более усиливают правдоподобие. Факты и только факты беспристрастно излагает автор, при этом он как бы издали смотрит на события, которые сам же планирует, провоцирует и воспроизводит в действительности, каковая и предстает в его изложении абсолютно истинной. Такова иллюзия. Конечно, те факты и события, которые могут бросить тень либо быть превратно истолкованы, намеренно опускаются – а если при этом до определенной степени теряются логические и смысловые связи – что ж, читатель вправе сам додумать или развить тот или иной эпизод истории.
Отсюда и стиль повествования. Автор, видимо, хорошо усвоил советы Аристотеля, писавшего, что «достоинство стиля заключается в его ясности». Все изложено четким, намеренно простым языком без метафор, сравнений и блужданий в поисках нужного словосочетания. Кажущаяся утрата субъективности пишущего в третьем лице автора дает читателю ощущение полного тождества с происходящим. Действительность возникает на страницах вполне зримо, будто это кадры кинохроники.
Причем никакой идеологической тенденциозности. Впрочем, она постоянно проступает изнутри и движется по страницам, как бы не подвергаемая никаким сомнениям истина – величие и интересы Рима превыше всего. И автор, полководец Гай Юлий Цезарь, действует и воюет только ради этого. Такое создается впечатление или во всяком случае должно создаваться у читателя. Он не должен замечать действий Гая Юлия Цезаря, направленных к его личной выгоде – военной славе и обогащению, верным инструментам и колее, по которой он движется к первому месту в государстве.
Современники оценивали его «Записки о галльской войне» по-разному. Друг Цезаря и его военный соратник Авл Гирций оценивает «Записки» очень высоко и говорит, что они «не столько дают, сколько отнимают материал у историков». Другой военачальник, Азиний Поллион, писавший стихи и исторические книги, полагает, что «они написаны без должной тщательности и заботы об истине: многое, что делали другие, Цезарь напрасно принимал на веру, и многое, что делал он сам, он умышленно или по забывчивости изображал превратно». Так свидетельствует Светоний. Он же приводит суждение и Цицерона: «Записки, им сочиненные, заслуживают высшей похвалы: в них есть нагая простота и прелесть, свободные от пышного ораторского облачения».
Быть может, Марк Туллий Цицерон как писатель и завидовал в этом Цезарю. Его стиль резко отличается от Цезарева. У Цицерона все насыщено эгоцентризмом, его Я всегда на первом месте, он постоянно стремится убедить читателя в своей необыкновенной мудрости, которую черпает в своих обширнейших знаниях. Тексты пестрят бесчисленными цитатами, подталкивая читателя копаться вместе с автором в каше его ощущений, желаний, разбираться в тонкостях его чувств, сомнений, которые тут же преодолеваются безошибочным выбором позиции, с которой он милостиво разрешает читателю глянуть на найденную с таким трудом истину. Этому же служат и яркие метафоры, колкие остроты в длинных, чуть не на страницу, предложениях. Ему важно было при этом допустить читателя в свою сложную мятущуюся душу, разогреть его воображение бутафорскими декорациями цветистого слога, чтобы окончательно убедить в своей созвучной литературным красотам правоте.