— Говорит, что напрасно питерский пролетариат взял власть в свои руки, накликает разные беды и тяжкие последствия.
— Ну, бог с ним, как говорят. А молодым членам партии надо его изучать, изучать все написанное Плехановым по философии, это лучшее во всей международной литературе марксизма. Без этого нельзя стать сознательным, настоящим коммунистом. Мы введем философию Плеханова в серию обязательных учебников коммунизма.
— А как поступить с Алексинским?
Владимир Ильич только брезгливо махнул рукой.
— Вы знаете, удивительно бодрое утро, даже спать не хочется.
— Ну уж нет, спать, спать и спать, — говорит Бонч-Бруевич.
— Спать, спать, — говорит Надежда Константиновна, встречая его в квартире. — Ни о чем сейчас разговаривать не будем.
— Ну, спать так спать, — согласился Владимир Ильич.
Он проходит в комнату, откидывает одеяло на постели, снимает тяжелые башмаки и со стуком ставит их на пол. Гасит свет. Сидит на кровати и смотрит на светлую полоску под дверью — когда же наконец Владимир Дмитриевич ляжет спать.
Бонч-Бруевич проверил револьверы — заряжены ли? Положил их под подушку.
Владимир Ильич с нетерпением ждет.
Наконец светлая полоска юркнула в темноту.
Затаив дыхание, подрагивая от радостного нетерпения, Владимир Ильич крадучись подошел к письменному столу, накрыл абажур настольной лампы газетой и включил свет. Прислушался — все спокойно. Выбрал из папки, лежавшей на столе, самый лучший лист бумаги. Осторожно обмакнул перо в чернильницу. Под светом лампы кончик пера вспыхнул синим огоньком. По привычке сдавил виски пальцами, но парика не было. Вздохнул с облегчением.
Сверкающий кончик пера прикоснулся к бумаге и застыл.
«Как назвать? — думал Ильич. — Очень важно — как назвать?»
Решение пришло сразу. Глубже опустил перо в чернильницу, и на белом листе бумаги заискрились синим светом слова:
ДЕКРЕТ О ЗЕМЛЕ.
Первый закон новой власти, власти рабочих и крестьян.
Народ победил в революции и должен немедленно ощутить добрые плоды ее.
Ниже, чуть отступя от края, Ильич вывел крупную цифру «1», отчеркнул ее круглой скобкой.
Не отрываясь от бумаги, быстро, четкими буквами написал:
Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа.
Поставил точку и зажмурился от нахлынувшего счастливого ощущения.
Миллионы крестьян необъятной России. Еще вчера вы были батраками, бедняками, помещичьими холопами; ваши клочки земли — худшие клочки — ютились возле огромных латифундий помещиков, земля, которую вы обрабатывали своими руками, была в плену, недоступна вам и так желанна и так нужна. Труженики деревни, вы проснетесь утром свободными гражданами свободной страны, вся земля ваша, и все, кто трудится на этой земле, тот и пользуется ее благами.
Четко и ровно ложатся на белый лист бумаги простые и великие слова.
На рассвете 26 октября 1917 года вековая мечта мужика, смутная и часто неосознанная, жадно искавшая выхода из неволи, взрывавшаяся войнами под водительством Степана Разина, Емельяна Пугачева, бунтами и расправами над барами и помещиками, была осуществлена победившей революцией пролетариата.
И вот уже не мечта, не программа, которую надо отстаивать, а выстраданный народом, отвоеванный большевиками незыблемый закон. Закон на века!
Владимир Ильич взял лист бумаги за углы, приподнял его и шепотком прочитал. Он чувствовал себя по-человечески счастливым.
Надо немедленно представить съезду Советов, утвердить, размножить в сотнях тысяч экземпляров, скорее разослать во все уголки России. Раздать солдатам, которые повезут в деревню весть о мире и о земле. «А вдруг по дороге за неимением бумаги раскурят и расскажут потом не так, не точно?» Эта мысль встревожила Владимира Ильича. Надо вместе с Декретом выдать каждому пачку бумаги на табак. Хорошо бы получить с издательских складов прошлогодние календари, календари этого года — год-то кончается. И из листков отрывного календаря, наверно, удобнее закручивать козьи ножки. Надо поговорить с Бонч-Бруевичем.
Владимир Ильич не мог сидеть в одиночестве со своим счастьем.
Он осторожно приоткрыл дверь, на цыпочках прошел через комнату Владимира Дмитриевича в столовую, где спала Надежда Константиновна.
А она не спит. Стоит у окна, закутавшись в платок, повернула к нему лицо, глаза сияют. И не удивилась и не попрекнула, что он не спит. Разве уснешь в такую ночь!
— О чем думаешь? — спросил Владимир Ильич.